Орасио Кирога - Вампиры пустыни [Том I]

Оскар стоял рядом со мной. Внезапно я повернулся и схватился за его руку. Прикосновение к сильной, мускулистой руке Оскара подействовало на меня успокаивающе. Но я, видимо, причинил ему боль: он дернул плечом и укоризненно глянул на меня. Полагаю, Оскар считал, что я должен держаться на своих двоих. Но впрочем, он тут же широко повел рукой: дескать, не имеет значения. Ветер свистел у нас в ушах, изорванные паруса полоскались и хрипло голосили. Паруса, знаете ли, умеют разговаривать. Я слышал, как они хором протестовали, и у каждого паруса был свой, немного отличавшийся от других голос. Со временем начинаешь понимать их язык. Чудесно тихим утром выйти на палубу и услышать, как они перешептываются. Паруса и жестикулировать умеют, а когда устают, жалобно покачиваются на фоне неба.

Я прошелся по палубе, наорал на людей и велел им убираться к дьяволу. Потом достал трубку и начал выдыхать в холодный воздух причудливые облака дыма. Желтые дымные образы плясали в лунном свете, и наше положение казалось совсем безысходным. Наконец я возвратился к Оскару и прямо спросил, что он имел в виду, сказав «оно». Оскар не ответил. Он просто повернулся и указал рукой.

Что-то белое и студенистое перетекало через планширь и двигалось или скользило по палубе. Оно уже успело покрыть несколько футов, когда из темноты показалось нечто более грузное и нависло над черным ахтерштевнем. Второй предмет гулко шлепнулся на палубу и двинулся по касательной к первому по гладким отполированным доскам.

Два матроса быстро вскочили на ноги. Я услышал, как Оскар выкрикнул отрывистую команду.

Это нечто на палубе вытянулось, расширилось у основания и выбросило в воздух мертвенно-синюшный отросток, окруженный чудовищными розовыми присосками. В лунном свете мы видели, как отвратительные присоски раскрывались, сокращались и разжимались снова. Нас накрыла волна непонятного сладковатого зловония, вызывавшего непреодолимое чувство физической тошноты. Один из людей качнулся назад и упал на доски. Затем, как слабоумный, рухнул второй, а третий… третий на четвереньках, будто завороженный, пополз к омерзительному отростку.

Мне показалось, что луна опустилась ниже — накренилась в небе и повисла прямо над снастями. Вперед, как оборвавшиеся стальные тросы, вдруг выскочили бесформенные щупальцы, врезавшись в ближайшую мачту. Я услышал треск и громоподобный звук удара. Щупальцы дрожали и словно метались во все стороны, а после снова упали за борт.

Я поглядел на черные верхушки мачт и очень тихо спросил Оскара:

— Это оно забрало боцмана?

Оскар кивнул, переминаясь с ноги на ногу. Люди на палубе шептались между собой, и я инстинктивно чувствовал, что назревает бунт. Но Оскар решил снять с меня бремя вины.

— Где бы мы были, не приведи вы нас сюда? Мотались бы, верно, по волнам без руля и парусов. Наши паруса, может, и выглядят, как шкура утопленника, но еще сгодятся, как только мы починим мачты. Лагуна выглядела вполне безопасной, и большинство из нас было за то, чтобы править сюда. А теперь они скулят, как желторотые щенки, и винят во всем вас. Идиоты! Скажите хоть слово и…

Я остановил его: не стоило позволять людям отнестись к его предложению всерьез, а говорил он достаточно громко, так что все слышали. Матросов, подумал я, обвинять не в чем — при таких-то обстоятельствах!

— Сколько раз эта тварь заползала на борт? — спросил я.

— Восемь! — ответил Оскар. — На третий раз она схватила боцмана. Он завизжал, стал размахивать руками и весь пожелтел. Она обвилась вокруг его ноги, и в него впились эти громадные розовые присоски. Мы ничего не могли сделать — ничего! Мы пробовали освободить его, но вы не можете даже представить силу этой белой лапы. Из нее текла слизь — покрыла и боцмана, и всю палубу. Потом она плюхнулась в воду и унесла его с собой.

После этого нам пришлось вести себя осторожнее. Я приказал людям спуститься вниз, но они только бросали на меня сердитые взгляды. Эта тварь их завораживает. Сидят там и ждут, когда она вернется. Вы же видели, что сейчас произошло. Она бросается, как кобра, и присасывается, что твоя минога. Но эти идиоты не желают ничего слушать. Когда я думаю о тех дрожащих розовых присосках, мне становится жаль их — и себя! Боцман-то, понимаете, не издал ни звука, лишь стал бледным, как смерть, и жутко вывалил язык. И прежде, чем он исчез за бортом, я заметил, что губы у него почернели и распухли. Но, как я уже вам сказал, он был покрыт желтоватой слизью, липкой грязью и, видать, сразу распрощался с жизнью. Я уверен, что он почти не страдал. Это нам, с Божьей помощью, предстоит страдать.