Орасио Кирога - Вампиры пустыни [Том I]

Вскоре Алисию стали преследовать галлюцинации. Призраки вначале неясно маячили в воздухе, затем осели на пол. Молодая женщина не сводила безумно расширенных глаз с ковра по обе стороны от изголовья. Однажды ночью она вдруг замерла, неподвижно вперив взор в одну точку. Рот ее испуганно приоткрылся, на губах и носу выступили капельки пота.

— Хордан! Хордан! — закричала она, цепенея от ужаса, не в силах отвести взгляда от ковра.

Хордан примчался в спальню, но, увидев его, Алисия завопила как безумная.

— Это я, Алисия, это я, — успокаивал ее Хордан.

Алисия потерянно переводила взгляд с мужа на ковер, потом снова на мужа и лишь после долгого недоуменного сравнения пришла в себя, улыбнулась, взяла руку Хордана и, дрожа всем телом, долго гладила ее.

Чаще всего Алисии мерещилась громадная человекообразная обезьяна, которая, опершись передними лапами о ковер, пожирала ее глазами.

Врачи бессильно разводили руками. Непостижимым образом больная как будто истекала кровью — капля за каплей, день за днем, час за часом… Во время последнего консилиума Алисия лежала в оцепенении, пока врачи выслушивали ее, передавая друг другу точно безжизненную куклу. Они долго молча ее осматривали, затем перешли в столовую. Старший врач растерянно пожал плечами:

— Загадочный случай… Тут ничем не поможешь…

— Не хватало только вашего приговора! — буркнул Хор- дан и внезапно забарабанил пальцами по столу.

Алисия таяла на глазах; ее странный бред начинался обычно под вечер, стихая сразу после полуночи. За день болезнь ее не обострялась, но каждое утро она просыпалась мертвенно-бледная, чуть не в обмороке. Казалось, именно по ночам иссякала в ней кровь — источник жизни. Пробуждаясь от сна, она чувствовала себя раздавленной непомерной тяжестью. С третьего дня болезни это ощущение уже не покидало ее. Она с трудом поворачивала голову. Не позволяла перестилать себе постель и даже взбивать подушку. Вечерние кошмары подкрадывались теперь к ней в обличье чудовищ, которые, сгрудившись у кровати, пытались вскарабкаться на одеяло.

Затем Алисия потеряла сознание. Два последних дня она не переставала бредить. По-прежнему в спальне и гостиной торжественно, как на похоронах, горели люстры. В зловещем безмолвии дома слышался лишь монотонный бред умирающей да глухие отзвуки неумолчных шагов Хордана.

Наконец Алисия умерла. Служанка, которая вошла в спальню прибирать опустевшую кровать, вдруг с удивлением стала разглядывать подушку.

— Сеньор! — негромко позвала она Хордана. — На подушке словно бы кровавые пятна…

Хордан поспешно приблизился, нагнулся над подушкой. В самом деле, по обе стороны вмятины, где покоилась голова Алисии, на наволочке виднелись темные пятнышки. Служанка еще несколько минут молча и неподвижно разглядывала их, затем пробормотала:

— Похоже на укусы…

— Поднеси к свету, — распорядился Хордан.

Служанка подняла подушку, но тут же в ужасе выронила и уставилась на нее, бледная и дрожащая. Хордан почувствовал, как зашевелились волосы у него на голове.

— Что случилось? — хрипло выдавил он.

— Очень уж тяжелая… — с трудом проговорила служанка, которую трясло, словно в лихорадке.

Хордан поднял подушку — словно камнями набита — и понес в столовую. Там на обеденном столе он одним взмахом ножниц вспорол наволочку и чехол. Верхние перья разлетелись, и служанка, судорожно вцепившись руками в гладко зачесанные волосы, дико завопила: среди перьев, медленно шевеля мохнатыми лапами, копошился живой клейкий комок — чудовищное насекомое. Его так раздуло, что хоботок едва выделялся.

Каждую ночь, с тех пор как Алисия слегла, клещ незаметно впивался в виски несчастной, высасывая из нее кровь. Укус был почти неощутим. Вначале, когда подушку взбивали и переворачивали, это умеряло аппетит кровопийцы; но как только молодая женщина перестала подниматься, чудовище принялось сосать с удесятеренной жадностью. В пять суток оно доконало Алисию.

Птичьи клещи, обычно крошечные, достигают порой огромных размеров. Человеческая кровь особенно, кажется, идет им на пользу, и нередко их находят в подушках из перьев.

Пер. И. Колташевой

Был я в те поры еще молодым подмастерьем, вот как вы, любезные мои, и работа ладно спорилась у меня в руках. Мастер Калина — упокой, Господи, справедливую душу его — не раз говаривал: тебе, мол, первому после меня надлежит заступить мастером, и величал меня не иначе, как гордостью цеха трубочистов. И в самом деле, ноги у меня были сильные, а локтями я упирался в дымволоке крепко — мало кто так умеет.