Гюнтер Теске - Конец одной карьеры

Котта сосредоточился. Он начал с небольших, но богатых вариантами прыжков, быстро нараставших по высоте и трудности Треугольным движением корпуса он вошел в сальто «ямахо», за которым тут же последовало сальто «лобенго». «Хо-хо!» — прокатилось по залу Котта почувствовал небольшое разочарование Может, он слишком многого ждал или зрители требовали от туккумца особо высоких достижений?

Он усилил отскок, вкладывая всю свою энергию в подъем, и заметил, как его выносит все выше и выше Временами раздавались вскрики слабонервных женщин, но затем до его слуха донеслось все то же «хи-хи». Он перевернулся в воздухе, распростер руки, показал сложные фигуры и молниеносные нырки. Аплодисментов почти не прибавилось. Котта пришел в ярость. С еще большей стремительностью он стал уходить в отскок и наслаждался тем, что все чаще раздавались острые вскрики страха внизу. Словно из бесконечной дали он поглядывал сверху на маленький трампельмат, который с нарастающей скоростью приближался к нему и потом вновь уходил из-под него. Он ощутил, как распрямлялись натянутые пружины, чтобы вознести его к куполу, на высоту свыше тридцати метров.

Котта не слышал больше аплодисментов и не знал, кричали ли тысячи собравшихся свое «хи-хи» или «хай-хай». Теперь он собирался показать им такое, чего они еще никогда не видели. Это было как опьянение. Он чувствовал себя невесомым и свободным, не ощущал горячего дыхания опасности, когда он оказывался слишком далеко в стороне от середины мата и лишь ценой еще большей ловкости снова опускался в центр. В этом опьяняющем «вверх-вниз» вдруг сверкнула, вторгшись, блестящая молния, за которой последовал тупой удар по голове. Наверху он стукнулся головой о купол и камнем полетел к манежу.

Затаив дыхание, следили 62 тысячи, как Котта упал на мат, взвизгнувший под тяжестью, а потом снова взлет тел вверх и снова плашмя рухнул вниз. Почти подсознательно он пытался, неловко поворачиваясь, достичь спасительного мата. Перед глазами у него все время плыли черные круги, мешая сориентироваться. В конце концов его подскакивающее вниз и вверх тело замерло, словцо безжизненное, на мате.

В зале не раздалось ни звука. Ни хлопка, ни вздоха. Словно ужас парализовал зрителей. Потом от одного из задних рядов донесся острый вскрик: «Ху-ху, туккум!», другие включались тоже: «Ху-ху!»

Проклятье, чем он заслужил такое? Но едва задавшись этим вопросом, он тут же сам ответил на него. Котта чувствовал колющую боль, которая прояснила ему все. Никто не хотел, чтобы вопрос о возможностях и способностях артистов решался в операционном зале. Он тоже был такого мнения, пока не пришел к Гибсону Доржу. Ему стало ясно, что он должен сделать. Он с трудом дотащился до жюри, очутился возле диктора-информатора и молча показал на микрофон, который диктор тут же ему протянул. Котта оглядел большой зал. Медленно затихали крики «ху-ху», выжидающая тишина разливалась кругом.

— Я разделяю ваше мнение, луландцы, — начал Котта. — То, что здесь происходит, уже не артистизм.

— Хи-хи! — прозвучало не очень решительно.

— У меня самого искусственные сухожилия, мои ноги были удлинены, затылок укреплен. Я больше не тот Котта, которого вы знаете.

— Хо-хо! — закричала в рядах. Медленно затихали аплодисменты.

— Я осуждаю вместе с вами эксперименты в центре Гибсона Доржа. Предлагаю исключить из этого смотра всех оперативно подготовленных артистов, потому что их победы — обман.

Крики «хай-хай», казалось, никогда не окончатся. Котта вынесли из зала на руках. Тысячи присоединялись к шествию, проследовавшему от зала к залу, от манежа к манежу, от центра к центру.

Спустя несколько часов Большой Совет Смотра собрался на чрезвычайное ночное заседание и принял решение исключить всех артистов, чьи физические данные были изменены вмешательством извне, из участия в общественных соревнованиях.

Когда Котта на следующее утро узнал об этом решении, его охватило чувство триумфа. Он был счастлив справедливым решением, теперь все было снова в порядке. В радостном настроении он поспешил в гостевые комнаты артистов. Он жестом подозвал одного из официантов, чтобы заказать себе плотный завтрак.

Однако, прежде чем он успел открыть рот, служитель сказал ему:

— Вы больше не принадлежите к участникам «Большого Смотра», артист Котта. Поэтому прошу вас покинуть это помещение.

Несколько минут Котта сидел не двигаясь, прежде чем он понял смысл сказанного. Конечно, этого следовало ожидать. Он медленно поднялся, и в этот момент начала болеть шишка на его голове.