Андрей Валентинов - Лонжа

Встать!

– Пауль Рихтер, номер 445. Эмигрант, Черный фронт.

За дверью долго молчали. Наконец, послышалось негромкое:

– Тебе велели передать привет. И не путать фамилию.

…Тик-так, тик-так-тик-так! – зачастило сердце.

– Так точно! Гроссштойсер. Гросс-штой-сер…

Время качнулось тяжелой каменной горой – и неторопливо сдвинулось с места.

– …Потому, Рихтер, я тебя в одиночку и оприходовал – чтобы поговорить без помех. Помочь мы тебе здесь не сможем. Из командиров тоже никого нет, чтобы ты мог им доложиться. Вести из Штатов – важные?

В камере было не слишком светло, но Лонжа постарался сдержать улыбку. Алкоголик Рихтер его чуть не погубил, но… Может быть заодно и выручит?

– Очень важные!

За дверью засопели – угрюмо и мрачно.

– Плохи дела, Рихтер. Метут всех наших подряд, широкой метлой. «Красным» легче, покаялся – и стал «бифштексом» [7] «Бифштексами» (коричневыми снаружи, красными изнутри) называли вступивших в НСДАП коммунистов. , даже в партию без кандидатского стажа записывают. А наши все, считай, по лагерям, по «кацетам»…

«Кацет» – еще одна строчка в словаре.

– Тебя тоже в «кацет» отправят, в Губертсгоф [8] Губертсгоф – реальный концлагерь. Его описание в целом соответствует действительности. Читатели, возможно, обратят внимание на относительно «мягкий» режим заключения, однако следует помнить, что действие происходит в 1937 году. , потому как подозрительный и нераскаявшийся, это значит – синий винкель. Губертсгоф – не обычный лагерь, пересылка… Запоминаешь?

– Да! – выдохнул он. – Губертсгоф. Синий винкель. Пересылка.

«Винкель» – еще строчка. И – вопросительный знак.

– Там наши есть, тебя оставят в постоянном контингенте. Перекантуешься где-нибудь при кухне, таких, как ты, больше полугода не держат. И выйдешь – весь перевоспитанный. Про Гроссштойсера не забудь…

Ряды цифр на серой известке беззвучно сорвались с мест, складываясь в ряды. Недели, месяцы… Полгода? Не годится, столько в запасе у него нет. Спросить про побег? А если за дверью – провокатор?

– В «кацете» тебя найдут и организуют встречу с кем надо. Ему ты, Рихтер, про Штаты все и расскажешь. И будет тебе еще задание, важное. Потянешь?

На этот раз Лонжа решил не прятать улыбку. Если уж пришлось играть в шахматы с самим Бесноватым…

– Так точно! Потяну.

И снова за дверью, за узкой щелью окошка – угрюмое сопение. Лонжа представил, как выглядит со стороны: грязный, избитый, брюки без пуговиц, порваны, рубашка в крови. А уж лицо!..

Боец!

– Задание тебе, Рихтер, вот какое. Губертсгоф – пересылка, народ все время меняется. Сейчас старые «кацеты» расформировывают, контингент перебрасывают в Бухенвальд, Заксенхаузен и Дахау. Губертсгоф – вроде перекрестка. А тебе нужен Бёргермор, «торфяной кацет». Запомнил, Рихтер?

– Бёргермор, – кивнул он. – Запомнил. Это там, где Болотные солдаты?

За окошком хмыкнули.

– Верно! Неужто и в Штатах уже слыхали? Молодцы там ребята! «Не томись тоской бесплодной, ведь не вечен снег зимы…» Найди туда ниточку, Рихтер – и потяни аккуратно. Связаться надо с Харальдом Пейпером, он – начальник штаба Германского сопротивления. Сразу говорю – трудно, у наших пока ничего не выходит. Осознал?

Лонжа вновь кивнул, на этот раз молча. «Грандиозная провокация… Слишком грандиозная…» Они с другом поспорили, и каждый остался при своих.

Спросить?

– А Германское сопротивление – это серьезно? В газетах всякое пишут.

Ответили не сразу. Вдали послышались шаги, окошко захлопнулось, потянулись долгие, тяжелые, словно свинец, секунды. Шаги стихли, но окошко все еще не открывалось.

«…Будет родина свободной, будем с ней свободны мы!»

Открылось!

– Стоишь, Рихтер? Правильно, бдительность сохраняй! Газетчики ни хрена не знают, а я тебе скажу. Германское сопротивление – серьезней некуда. Они кабинет самого главного спалили, теперь принялись жечь виллы наших бонз. Хитро жгут – чтобы случайных жертв не было. Недавно Роберта Лея без загородного дома оставили, на пожарище все съехались – кроме главного, он, говорят, от злости по полу катался и ковры жевал. А еще побеги организовывают – такие, что и в сказках не бывает. Это лишь то, что я знаю, Рихтер. Найди дорожку к камраду Пейперу, всем нам поможешь. Ты же – парень ловкий, циркач!

– Цирковой, – не думая, поправил он. На допросе сдержался, успел укусить себя за язык.

Теперь за дверью соизволили посмеяться.