Вячеслав Багров - Путь в бездне

Ледовая на треть меньше диаметра Земли, имела равную ей силу гравитации, совершая один оборот вокруг Спрятанной, за двадцать восемь часов.

Слева по борту, километрах в десяти, начиналась горная гряда из замерзшего аммиака, метана и гелия, сразу за ней тянулся гигантский, подобный Большему Каньону разлом во льдах, уходивший в противоположную сторону от летевшего сейчас «Ската» — розово-бурый, с черными прожилками трещин и разломов.

Местное солнце — коричневый карлик, напоследок, перед тем, как уйти за горизонт, слабо освещал бугристую поверхность внизу, а впереди уже обозначилось черными, граненными зубьями гигантское «Колесо».

Шли минуты.

«Скат» приближался к своей цели.

«Колесо» представляло из себя гигантскую, брошенную здесь, кем-то шестерню. Десять километров в диаметре, в ширину «Колесо» имело пятьсот метров, каждый раз поражало воображение своей неуместностью и архаичностью.

— Мда-а. — протянул Грассо, глядя перед собой в лобовое стекло «Ската»: — Сколько смотрю на это — глазам не верю. Хм, шестерня. Анахронизм какой-то. Начало механической эры. Сверхцивилизация и шестеренки.

— Простой способ передачи кинетической энергии. — Вяземский тоже смотрел сейчас на приближающийся артефакт, задумчиво хмурился: — Нелепо, конечно. Хотя рационально. Интересно, что такая махина могла крутить?

«Скат» слабо гудел, летел ровно и мягко.

Черная, зубчатая громада начала быстро расти, увеличиваясь, давая возможность видеть точность своих форм, черных и гладких как зеркало.

— Механизм, с которого его сняли, должен быть фантастически огромен, — продолжал говорить Вяземский: — Тысяча километров в поперечнике, десять, сто тысяч? Может с Сатурн, со звезду? Вот, где видишь реальный масштаб человечества. А, Нико? Цари природы, венцы творения, хе-хе. Научились изготавливать что-то из углеродия МТ, а шуму-то было. Ах, молодцы, ах умники! А вот лежит здесь эта хреновина — из чего, непонятно, как изготовлено, вообще… Была бы возможность я и его бы с собой уволок.

И Вяземский рассмеялся громким, высоким смехом.

— И ведь, оправдала себя наша экспедиция. До ближайшей звезды еще столько лет пилить, а уже доказано, что человечество не одиноко. А? То-то, господа-умники чесаться начнут.

— Две минуты, — сказал Грассо: — С чего начнем, господин философ?

«Колесо» выросло перед ними, сливаясь с чернотой неба, той своей частью, что находилась в тени. Точенные зубья высились, отсвечивали то зеленым, то красным, отбрасывали блики.

— Перелетай на внутреннюю сторону. Держи высоту десять метров. Сбавь скорость.

Черный край шестерни возвышался над истрескавшейся ледяной поверхностью на несколько десятков метров, большая его часть находилась в глубине льдов.

«Скат» приблизился к краю «Колеса», начал снижаться, прошел над тупым краем «зуба» на высоте ста метров и полетел над плоской, без выступов, гладкой поверхностью, направляясь к противоположному краю.

Спустя две минуты Грассо вывел корабль за край «Колеса», «Скат», плавно качнувшись, завалился на левый борт, снизился еще и опустился ниже верхнего уровня гигантской шестерни, ушел в ее тень и заскользил над невидимой здесь ледяной поверхностью.

Убрав правую руку со штурвала, Грассо коснулся одной из светящихся клавиш на приборной панели и тут же вид окружающего их мрака сменился светом и красками причудливого, чужого дня.

Адаптер сменил для глаз людей ночь на день. Внизу летела ледяная пустыня, уходила в даль за черной стеной. Звезды в черном, бездонном небе разгорелись неправдоподобно ярко, как фонари.

Видимость стала хорошей, различались малейшие детали в ледяном ландшафте и там, где черная стена уходила под лед, шла почти ровная, с редкими впадинами или возвышенностями, четкая граница.

Грассо еще снизил полет, сказал бесцветно:

— Высота небольшая, десять метров.

— Нормально.

«Колесо» не имело центральной части, только зубчатое кольцо.

— Еще сбавь.

«Скат» замедлил полет, изрезанная трещинами поверхность Ледяной — бледно-серая, поползла под ним медленно и неторопливо.

Вяземский, то кренился в кресле вправо, всматриваясь вниз через боковое стекло овального иллюминатора, то глядел на невыразительную, черную поверхность стены.

Молчали.

Прошло еще около двадцати минут полета.

Грассо произнес:

— Думаю, и дальше будет тоже самое — ничего.

Вяземский не ответил.

Грассо включил внешнее освещение и тут же в свете прожекторов поверхность льда под ними заиграла синим, зеленым и белым, как будто включили разноцветные гирлянды лампочек, уходящие то в стороны по краям трещин, то вниз.