Рэй Брэдбери - Истории о динозаврах [litres]

Особенно номер один.

Динозавры.

Ибо, как сам я сформулировал эту мысль своим друзьям:

– Если бы в эту самую секунду в комнату ворвался незнакомец, восклицая: «Господи, там снаружи динозавр!» – что бы вы сделали?

– Выбежали бы посмотреть, – признались все.

– Вот именно, – подтвердил я, – даже если вы абсолютно уверены, что такое просто невозможно. А с какой стати вы вскочите и побежите? Да потому, что вы надеетесь на чудо. В глубине души вы мечтаете, чтобы в мир вернулся бронтозавр – ручной, разумеется. На самом деле, – добавил я, оборачиваясь к телепродюсеру, который незадолго до того спрашивал меня, чего бы мне хотелось написать для телевидения, – если бы вы дали мне «пиковое» время и несколько долларов, лучше всего я бы показал себя в программе «Динозавры! Их корни?». Её смотрят всего-то-навсего миллионов пятьдесят или шестьдесят. А наши «Динозавры» свели бы с ума всю страну и привлекли всеобщее внимание. Пожалуйста, передайте птеранодонов.

Разумеется, из этого ничего не вышло. Я заставил всех сотрапезников признать, что они ужасно обрадовались бы такому телешоу, и все сошлись на том, что динозавры и впрямь величайшие дети истории, но продюсер мне так и не перезвонил. Наверное, проснулся на следующее утро и решил, что перебрал лишнего.

Однако даже сейчас, в свои почтенные годы, остаюсь при прежнем мнении: динозавры и Тутанхамон! Что поставить на третье место, я до сих пор так и не понял. Может, Луну. Или Марс. Они почти дотягивают. Но стегозавр успел первым.

Вероятно, потому, что под ноги подвернулся. Мы же можем осмотреть, и ощупать, и осмыслить его кости – вот они, перед нами! – а заодно и яйца, давным-давно окаменевшие, из которых десять тысяч миллионов утр назад вылуплялись динозаврики. Луна и Марс абсолютно реальны – но лишь несколько человек когда-либо прикасались к Луне, а Марс и видели-то только наши орбитальные телескопы. Когда мы ступим на Луну и Марс, как наверняка однажды произойдёт, возможно, эти миры и потеснят Тутанхамона с птеродактилем на финише.

Но на данный момент я примиряюсь с фактом и тихонько заявляю, что без динозавров моя жизнь была бы пуста и никчёмна. Динозавры направили меня к писательской карьере. Динозавры подталкивали меня на этом пути к признанию. А один такой динозавр, влюбившийся в звук ревуна на маяке в рассказе под названием «Туманная Сирена», который я написал и опубликовал в 1950 году, раз и навсегда изменил всю мою жизнь, мои доходы и мою манеру письма.

В этом рассказе – он лёг в основу фильма «Чудовище с глубины 20 000 саженей» – я в полной мере выразил свою накопившуюся любовь к такого рода существам; что и привлекло внимание Джона Хьюстона в 1953 году. Он прочёл рассказ и посочувствовал горестной судьбе чудища, который принял заунывный голос сирены за брачный зов другого такого же затерянного в пучине зверя. Хьюстону почудился в рассказе призрак Мелвилла, и он пригласил меня написать сценарий к «Моби Дику»*.

На самом-то деле Хьюстон, конечно же, почуял вовсе не Мелвилла, но отголоски Шекспира и Библии в моей душе. А поскольку Белый Кит во всей его красе и мощи родился из головы Мелвилла благодаря Библии и Шекспиру, дело закончилось тем же. Я получил работу, написал сценарий и какое-то время наблюдал, как Мелвилл вместе со своей доисторической зверюгой прочно обосновались в моей жизни этакой необъятной махиной.

Так что сами видите – динозавры, срывавшиеся с обрывистого плато в «Затерянном мире», старом фильме 1925 года, рухнули прямо на двенадцатилетнего меня, как и «Кинг-Конг». Смачно расплющенный в лепёшку, задыхаясь от любви, я метнулся к своей игрушечной пишущей машинке и всю оставшуюся жизнь умирал от этой безответной страсти.

На жизненном пути я повстречал ещё одного молодого человека, моего ровесника, одержимого той же самой любовью, чтобы не сказать – вожделением. Эти доисторические существа заполняли его дни и будоражили его ночи. Молодого человека звали Рэй Харрихаузен. В гараже на заднем дворе он создавал и оживлял методом покадровой анимации на восьмимиллиметровой киноплёнке целое семейство динозавров. Я частенько навещал всю семью, вертел ящеров в руках и целыми часами трепался со своим другом – долгими ночами напролёт на протяжении многих лет. Мы условились так: он вырастет и станет порождать динозавров – я вырасту и наделю их речью. Так всё и вышло.

«Чудовище с глубины 20 000 саженей» – первый и единственный наш общий фильм. Не шедевр, даже не бог весть что, зато он положил начало моей и его карьере, причём в итоге о его фильмах и зверях и о моих книгах узнали в самых отдалённых концах света. Своеобразной кульминацией стал торжественный вечер, когда я представлял Харрихаузена на специальном показе в его честь в Американской академии кинематографических искусств и наук*. Когда я закончил свою речь, из аудитории выбежала Фэй Рей, героиня «Кинг-Конга» 1933 года, и обняла нас обоих, украсив, так сказать, вишенкой торты двух жизней, которые начались с прямолинейной и немудрёной любви к динозаврам в музеях, кинозалах и гаражах.