Иван Ефремов - Звездные корабли [сборник, litres]

Валя украдкой посмотрела ему вслед, и жалость снова резнула ее по сердцу. Стараясь отвлечься от невольного сопоставления двух обликов Александрова, она захлопотала с едой. Геолог вернулся багровый от усилий и почти упал на траву у костерка. Валя постелила пальто, положила под голову мягкий вещевой мешок, и геолог, полежав на спине, постепенно ожил. Чашка крепкого чая – и Александров закурил папиросу.

– Вы раньше не курили вроде? – спросила Валя, чтобы как-нибудь нарушить непривычное для нее молчание.

– Всего месяц, как курю… раньше не требовалось, – натянуто усмехнулся Александров.

– Вы зачем едете так далеко? Поискать что-нибудь по вашей части?

– Вы угадали, Валя!

– Я так и знала, что вы иначе не сможете… Только как теперь-то?..

– А ползком! – улыбнулся геолог, и в его лице мелькнула прежняя непобедимая уверенность хозяина тайги.

Сердце Вали радостно екнуло. Сквозь незнакомую маску она распознала дорогие черты старого друга.

– Но так ведь нельзя!

– Всем нельзя, мне можно, – в прежнем тоне продолжал геолог. – Сейчас все зависит от вас! Довезите и помогите разыскать промышленника или лесника поблизости от Юрты Ворона.

– Чего вам дался этот перевал? Там, говорят, грозы страшные, нынче как раз время…

– Дело не в перевале, – уклонился Александров. – Ну, это впереди, а мы еще не поговорили о вас. Как вы, Валя?

– У меня по-старому, Кирилл Григорьевич! Работаю, много читаю, опять же общественные дела… Словом… без перемен, – ответила Валя на недосказанный вопрос геолога.

– Жаль! Очень вы хорошая, Валя… и хорошенькая, – грустно и серьезно сказал Александров.

– А мне не жаль – я вам раньше объясняла. Друзья и товарищи мужчины, кто по возрасту бы мне соответствовал, – двадцать второго, двадцать третьего, двадцать четвертого года рождения. Это те самые годы, что приняли на себя в войну первый страшный удар врага. Мало их осталось в живых, ну а нас, их подруг, слишком много…

– Ну, а если постарше, разве плохо?

– Кто постарше, вот как вы, например… – Валя вдруг покраснела, – они давно женаты, кто порядочный, а кто меж дворами шатается, за тех и идти ни к чему. Как иначе? Хороший, да женатый, да с детьми – я так не могу. Свое счастье с чужого несчастья начинать – не выйдет у меня, а уж если детишки, то и говорить не о чем. Выходит, на нашу долю, кто одного со мной возраста, остались мальчишки – тьфу, ерунда! – либо кто неприкаянный, пьяница да бабник остался! Сами видите, получается такое замужество… только себя уронишь…

– Но ведь может же встретиться подходящий и… не женатый еще, а то и вдовец хороший.

– Может, само собой, да не встретился. Ну что говорить, судьба не привела, – лицо молодой женщины посуровело, – но впереди большая радость намечается. Жду ее нетерпеливо!..

– Что же такое? – даже приподнялся на локте Александров.

– Решило наше государство важнейшее дело: чтобы каждый мог получить знания, какие хочет, по собственному желанию и вкусу, – я про народные университеты. Это дело громадное, и тяга у народа к тому, чтобы искусство, книги, науку понимать, несказанная. Не для звания там какого, а для себя, чтобы жизнь интересней стала…

– Эх, Валя, вам бы с Фоминым повстречаться, есть такой старый горняк, вы ему прямо родная душа… я в больнице лежал с ним.

– С горняком вашим когда встретимся, а в университет этот мне поступить сейчас – самая большая забота. Говорят, заявлений столько, что надо еще десять других открывать…

– Я могу написать письмо в Кызыл, чтобы вам помогли. Не помогут поступить, так посоветуют, где добиваться, а это уже полдела, самое важное – знать, куда правильно удариться!

– Ой, Кирилл Григорьевич, дорогой, напишите! У меня есть всякие рекомендации, но у вас будет по ученой линии.

– Напишу сейчас! – Геолог извлек из полевой сумки конверт и бумагу и принялся писать.

Валя с загоревшимися глазами следила за размеренным движением его руки.

Машина вырвалась наконец из зарослей после долгого мотанья на ослизлых корнях, буксовки в чернеющих торфяной грязью мочажниках. Прекратилось тарахтенье веток по кузову, замолк и мотор. В наступившей тишине стал слышен слабый шум перегретого радиатора.

Александров, едва живой после езды по бездорожью, с облегчением увидел дымок, поднимавшийся из железной трубы низкого, добротно срубленного зимовья. Кочковатая поляна с севера точно забором огораживалась «флажными» лиственницами – толстыми деревьями, лишенными веток с одной, наветренной, стороны.