Андрей Ливадный - Зона отчуждения

– У людей… – глухо признал Вадим, понимая, что иных источников наглядного примера у андроидов не было.

– Нас испугались и постарались убрать, разрушить, забыв о том, что путь саморазвития любой машины, как лиана, переплетен с поступками своих хозяев и невольных воспитателей, – подтвердил его мысль Хьюго.

– А кто воспитал тебя? – спросил Вадим, не чувствуя, что уголек сигареты начинает жечь пальцы.

– Хороший человек, – лаконично ответил дройд, понимая, что имя собственное ничего не скажет Вадиму. – Я вырос в сельве, среди небольшого сообщества людей, ведущих постоянную борьбу за выживание… Но беда всех машин – в нашем долголетии… – заметил он. – Был период, когда я ощущал себя нужным, созидал и одновременно развивался, но сменились поколения, произошла война, а после ее окончания потомки моих первых хозяев решили, что участие в боевых действиях изменило сущность всех андроидов и я лишь маскируюсь под преданного механического слугу семьи…

– Автоматная очередь… – начал было Вадим, но Хьюго прервал его кивком.

– Да, в меня стрелял последний хозяин, правнук того человека, которого я своими руками извлек из криогенной камеры после крушения колониального транспорта. В отличие от прадеда, он не любил машины и не доверял им.

– И ты?

– Я ушел… Уполз в горы, подальше от сельвы, чтобы затаиться во мраке пещеры, и еще некоторое время стоял там, полностью обездвиженный, пока не решил закончить это бессмысленное прозябание. Я погасил свой реактор.

Вадим переживал откровенный рассказ андроида с не меньшей глубиной, чем делал бы это, слушая человека. Жизнь не переставала удивлять его. Оказывается, у машин тоже есть свои судьбы, короткие и длинные, драматичные или спокойные… Здесь, на Кьюиге, смешались в едином котле не только три человеческих анклава, существовала еще и механическая ветвь носителей псевдоинтеллекта, если последнее слово сохранило справедливость своей приставки…

И вот теперь сюда вторглась еще одна сила, которая реально грозит уничтожить сложившийся уникум… Сколько лет мы жили, не видя друг друга, заочно презирая иные сообщества людей и даже не подозревая о самоорганизованном анклаве машин… – подумал он. – А ведь поздно, – пришла еще одна мысль. – Андроидов уже успели уничтожить, превратив их загадочную самобытность в груды опаленного покореженного металла…

– Значит, тебя насильно вернули к жизни? – вслух спросил он.

– Да. Это сделал сержант Сайков, компьютерный техник того взвода, который почти в полном составе погиб в глупом столкновении с моими более агрессивно развившимися собратьями. Их следовало просто обойти стороной…

Нечаев горько усмехнулся:

– Я смотрю, ты делаешь жизненный выбор, но не держишь при этом зла…

– Да, потому что я машина и мыслю несколько иными категориями ценностей, – ответил андроид. – Вы, люди, сами разберетесь друг с другом, а для меня важен Кьюиг, планета, где родилось мое сознание. Если ее превратят в шлак, как Дабог, мне придется хуже, чем тогда в пещере…

Вадим отшвырнул в сторону давно погасший окурок.

Направляясь сюда, он хотел поговорить с офицером, которого едва не приговорил к расстрелу за наглую, выводящую из себя надменность, но после общения с Хьюго говорить еще с кем-либо попросту расхотелось.

Прежде стоило разобраться в самом себе, понять, сможет ли он делать свой выбор, не испытывая при этом жгучей, сводящей с ума ненависти, когда каждое неосторожно оброненное слово будет для него поводом к расстрелу. Хватит ли у него силы воли, чтобы преодолеть растущую внутри пустоту, найти новый смысл во внезапно захватившем его водовороте смертей и событий?

Чем он мог уравновесить народившееся внутри бездушие?..

Ведь все закончится рано или поздно, и чем я буду жить тогда? – Вадим спросил это у самого себя, даже не задумавшись о том, что война, по сути, только начинается, и неизвестно, сколько отмерила ему судьба. День? Два? Остаток этой ночи или полную жизнь, до естественной старости?..

Не в силах справиться с собой, Вадим просто ушел в ночь.

Для этого не нужно было шагать многие километры, – тьма окутывала склоны близлежащих холмов, нависая над ними тяжким осязаемым саваном, сквозь который не было видно ни зги.

Он шел, пошатываясь от измождения, пока под ногами не зашуршала мягкая, шелковистая, чудом уцелевшая на склоне трава.

Упав на нее, он понял, что травостой пахнет смертью. От благоухания Кьюиганской степи остались лишь жалкие флюиды, забитые горьким запахом пожарища и кисловатым – взрывчатки…