Александр Шалимов: Цена бессмертия

Закат угасал над красновато-бурой каменистой равниной. Вершины скалистых гряд еще багровели в лучах невидимого солнца, а в широких плоскодонных долинах уже густел фиолетовый сумрак. Цепи холмов тянулись к пустынному горизонту и исчезали в туманной оранжевой мгле. Небо темнело, мгла разрасталась, заволакивая далекие холмогорья, безжизненные голые долины, зубцы приземистых скал, похожие на проржавевшие развалины.

Стало темно и в большом кабинете Главного астронома. Лишь овал широкого окна светился тусклым красноватым пятном да на полусфере потолка тысячами застывших искр блестела звездная карта.

Ассистент, не отрываясь, смотрел в окно на темнеющую каменистую пустыню.

— Ночью придет ураган, — сказал он. — Опять не смогу продолжать наблюдения… Момент так благоприятен… Мауна близка к нам… Эти поразительные ночные блики по краям континентов. Они стали еще отчетливее, учитель… Чем больше думаю о них…

Главный астроном, неслышно ступая, приблизился из темноты. Откинув складки плаща, коснулся тонкими пальцами холодного стекла. Не глядя на ассистента, процитировал поэта эпохи Древних царств:

— «Мудрец, познающий беспредельный мир, будь бесстрастен, как высший судия, холоден, как ночной сумрак плоскогорий Эны, нетороплив, как время… И когда в закатный час обе вечерние звезды блеснут одинаково ярко, перечеркни дневные мысли, чтобы еще раз начать сначала».

Он указал на две зеленоватые точки, которые проступили в потемневшем небе над бледнеющей каймой зари.

— Мауна, — прошептал ассистент. — Моя Мауна — далекая, прекрасная, полная тайн… Самая прекрасная и самая таинственная из планет Системы…

— «Бесстрастен, как высший судия, холоден, как ночной сумрак», повторил Главный астроном; в его голосе прозвучало осуждение. — Ученый не имеет права увлекаться, ассистент Од. Древний поэт не ради рифмы упомянул о двух вечерних звездах Эны… Сейчас рядом с Мауной мы видим ее ближайшую соседку — Вею. Разве она менее интересна? Разве все ее тайны разгаданы?

— Главная разгадана, учитель. На Вее нет и не может быть разумной жизни. Вея слишком близка к Солнцу. Под непроницаемой пеленой ее облаков хаос ураганов, огненные вихри вулканических взрывов, превращенные в пар океаны. Может быть, там уже зародились живые клетки, но разум, прекрасный всемогущий разум появится лишь через миллиарды лет. А Мауна…

— О, — прервал Главный астроном, — что-то новое… Твоя скромность делает тебе честь, ассистент Од! Ты предсказываешь законы развития на миллиарды лет вперед?

— Простите, учитель! Мне не следовало говорить о Вее, ведь ее изучает астроном Тор… Но Мауна…

— Мауна так же лишена разумной жизни, жизни вообще, как и Вея, резко возразил Главный астроном. — Можно фантазировать о смене температур на поверхности Мауны, о том, что белые спирали — это облака, а зеленоватые пространства — моря, заполненные жидкой водой; можно бездоказательно твердить, что в ее атмосфере, состоящей преимущественно из азота, кислорода больше, чем на Эне; можно рассказывать сказки о скоплениях льда близ ее полюсов, но нельзя забывать главного… Главного, ассистент Од!.. Мауна в два раза ближе к Солнцу, чем Эна. Ультрафиолетовое излучение там во много раз сильнее. Живые клетки были бы разрушены… Ты забываешь о границе жизни. В нашей Системе она проходит вблизи орбиты Эны. За этой границей — зона смерти. Мауна безжизненна! В ее атмосфере, насыщенной парами и электричеством, убийственно горячее Солнце пылает над мертвыми пустынями, и реки, если они существуют, несут мертвые воды в безжизненные моря.

— Я полон уважения к вашим словам, учитель, но… Разве история нашей планеты не свидетельствует, как удивительно вынослива жизнь? Сколько тысячелетий жители Эны находятся под воздействием излучений гораздо более сильных? Без них мы теперь не могли бы даже…

— Молчи!.. Ты забыл, что наша лучевая среда создана искусственно? Излучение регулировали веками, постепенно приучая энов жить в новых условиях. Разумеется, эксперимент был очень опасен, но иного выхода не было… Кроме того, новые условия моделировались для высокоразвитых организмов. Они более гибки, легче приспособились к изменениям… А на Мауне жесткие природные излучения постоянно обрушивали чудовищную мощь своих импульсов на поверхность планеты. В минувшие эпохи, когда Солнце пылало ярче, интенсивность жесткого излучения была еще сильнее… Живая плазма, даже если она и возникала при каких-то природных реакциях, должна была неминуемо гибнуть в момент зарождения. Нет, дорогой мой, Мауна и Вея одинаково безжизненны; безжизненны, как и остальные планеты Системы, за исключением… нашей Эны… Да, теперь… за исключением нашей Эны…