Рэй Брэдбери - Машина до Килиманджаро [сборник, litres]

Он прижал пухлый палец к выпяченным губам.

И тогда все умолкли, и бледный лик Кары Корелли озарил потемневшие воды впереди.

Они все почувствовали это. Уайлдер. Паркхилл. Они закурили, чтобы перебить ощущение. Они перестали курить. Они ждали в сгущавшихся сумерках.

А гудение приближалось. И охотник, ощущая его, прошел и присоединился к молчаливой актрисе на носу яхты. И поэт, ощущая его, сел, чтобы записать слова, которые только что произнес.

– Да, – сказал он, когда в небе показались звезды. – Оно уже почти рядом. Оно, – он глубоко вздохнул, – надвигается.

Яхта вошла в туннель.

Туннель уходил в недра горы.

И там оказался Город.

В полой горе находился Город, окруженный своими собственными лугами, и над всем этим раскинулось его собственное небо, подсвеченное странным цветом. И он оказался затерянным и оставался затерянным по той простой причине, что люди пытались отыскать его, летая по воздуху, разъезжая по петляющим дорогам, а дело было всего-то-навсего в том, что каналы, которые вели сюда, ждали, пока хоть кто-нибудь пройдет по тому пути, где некогда бежали воды.

И теперь яхта, заполненная странными людьми с другой планеты, пришвартовалась к древнему причалу.

И Город вздрогнул.

В старину города жили и умирали в зависимости от того, были там люди или нет. Просто и понятно. Но в поздние эпохи существования жизни на Земле или Марсе города уже не умирали. Они засыпали. И в своих иллюзорных снах, в коловращении видений они вспоминали, какими были некогда или какими могут когда-нибудь стать опять.

И потому, сходя поодиночке на пирс, путешественники ощущали огромную личность, потаенную, надежно смазанную, укрытую металлом, сверкающую душу огромного Города, которая, дрогнув обвалом пока еще безмолвных и невидимых фейерверков, начала возвращаться к бодрствованию.

Вес новоприбывших заставил машину чуть заметно выдохнуть. Люди почувствовали себя на нежнейших весах. Поверхность пирса просела под ними на миллионную долю дюйма.

И Город, гигантская механическая Спящая красавица, достойный ночных кошмаров, почувствовал это прикосновение, этот поцелуй, и проснулся.

И грянул гром.

В стене высотой в сто футов красовались семидесятифутовые ворота. И теперь створки этих ворот раздвигались, утопая в стене.

Ааронсон шагнул вперед.

Уайлдер двинулся было, чтобы остановить его. Ааронсон вздохнул.

– Капитан, прошу вас: не надо советов. И предупреждений. Не нужно вызывать разведчиков, чтобы они прошли вперед и истребили потенциальных злодеев. Город хочет, чтобы мы вошли. Он приветствует нас. Вы ведь не думаете, что тут мог остаться кто-то живой, правда? Здесь нет никого, кроме роботов. И не воспринимайте его как бомбу с часовым механизмом. Он не видел веселья и радости – сколько? – двадцать веков? Вы понимаете марсианские иероглифы? Вот тут, на цоколе. Город был построен, самое меньшее, девятнадцать веков назад.

– И заброшен, – добавил Уайлдер.

– Вы говорите так, будто причиной этого была эпидемия.

– Не эпидемия, – Уайлдер беспокойно переступил с ноги на ногу, ощущая себя на гигантских весах, подающихся под его весом. – Нечто… нечто такое…

– Так давайте выясним. Вперед!

Поодиночке и парами пришельцы с Земли переступили порог.

Уайлдер шагнул последним.

И Город стал оживать на глазах.

Металлические крыши Города раскрылись, как цветочные лепестки.

Окна растворились, как веки огромных глаз, чтобы взглянуть сверху на пришельцев.

Тротуары нежно журчали и касались их ног, как реки, механизированные ручьи, разбегавшиеся, сверкая, по всему Городу.

Ааронсон с удовольствием глядел на эти металлические потоки.

– Что ж, видит бог, гора с плеч! Я собирался вывезти всех вас на пикник. Но теперь пусть вас развлекает Город. Встретимся здесь через два часа, чтобы обменяться впечатлениями. Пошли.

С этими словами он вступил на серебристую движущуюся ковровую дорожку, которая быстро понесла его прочь.

Уайлдер в тревоге дернулся было за ним. Но Ааронсон весело крикнул:

– Ныряйте смелее, вода отличная!

И волнующаяся металлическая река унесла его прочь.

Один за другим они выходили вперед, и движущиеся тротуары увлекали их прочь. Паркхилл, охотник, поэт и его жена, актер, красавица и ее горничная. Они плыли, как статуи, загадочным образом рожденные из испарений вулканических потоков, влекущих их неведомо куда – или вовсе никуда.

Уайлдер тоже прыгнул. Река ласково прикоснулась к его ботинкам. Повинуясь ее течению, он отправился в путь вдоль проспектов, по излучинам парков и через фиорды домов.