Виктор Каика - Рекурсия

Антон тоже рассмеялся и затем резюмировал:

– Похоже, русский язык – язык грядущего будущего, но согласись, нельзя сказать, что пробка-включатель воды – это не хитроумно.

Они снова весело рассмеялись, вспоминая свои приключения.

Так пролетели дни короткого путешествия по Аляске. Саша и Антон сидели в креслах самолёта, подлетающего к Сиэтлу, и продолжали вести интеллектуальную беседу на тему о мозге.

– А что ты думаешь о тесте на «ай кью» – коэффициенте умственного развития? – спросил Антон Александра, когда «Боинг» уже стал заходить на посадку и пассажирам предложили пристегнуть ремни.

– Безусловно, этот тест имеет право на существование, но отношусь к нему весьма скептически. Ведь вопросы теста составляются конкретными людьми, и на самом деле, высокий IQ говорит лишь о том, что мыслительные процессы человека, отвечающего на вопросы, совпадают с мыслительными процессами человека, эти вопросы придумывающего. И я бы назвал это не коэффициентом умственного развития, а коэффициентом ранговой корреляции мыслительных процессов между тестируемым и тестирующим. Высокий IQ означает лишь то, что эти люди думают одинаково. Кстати, пробка-выключатель воды тому подтверждение – на этот простенький вопрос мы бы с тобой не ответили и тест не прошли, но это ведь не означает, что ты и я, вместе взятые, тупей простого американского обывателя, который пользуется этой системой слива-подачи воды ежедневно.

– Согласен, – рассмеялся Антон. – Кстати, иногда проскакивает информация, мол у гениев низкий IQ, но, выходит, это вполне вероятно и объясняется очень просто: как ты сказал, они просто думают по-другому. Но при этом ведь никто не будет сомневаться в умственных способностях человека по имени Альберт Эйнштейн.

Самолёт приземлился мягко, и Сашу это уже почему-то не удивляло. Удивило другое. Когда они с Антоном спустились по трапу, к ним подошли двое людей в штатском и, обращаясь к Александру, один из них что-то стал говорить. Саша посмотрел на Антона и увидел до предела удивлённое лицо. Антон перевёл взгляд на Сашу и с недоумением, достойным пера О`Генри, произнёс:

– Он зачитал тебе твои права и говорит, что ты арестован…

На запястьях Александра защёлкнулись наручники и его запихнули в стоявшую рядом машину, подъехавшую прямо к самолёту. «Прощай мой белый пароход…» – только и успел подумать Александр, и что-то ему подсказывало, что попасть в салон первого класса комфортабельного авиалайнера, который сегодня должен был отчалить от пристани этой воздушной гавани, чтобы отправиться в обратный путь, он уже вряд ли сможет.

Слово «чужой» доминировало. Чужая страна, чужой язык, невозможно понять, спросить, узнать, что происходит и почему. Совершенно бесполезные, ни о чём не говорящие, не дающие даже промежуточного ответа чужие надписи, в том числе на монументальной табличке у входа в здание, куда его привезли, и главное – вынужденное подчинение чужой воле – всё это напоминало жестокий и динамичный, без пауз на передышку, до предела тревожный кошмарный сон, в котором тебя подхватило и несёт вязкое, тяжёлое, словно намокшая шинель, сковывающее твои движения течение, с каждым ударом участившегося сердцебиения ритмичным меандром пульса в висках вколачивающее в твою голову унизительную, обесценивающую твоё существование мысль, что от тебя ничего не зависит, ты – никто, и звать тебя – никак. От полного самоуничтожения спасало лишь отсутствие ответа на один-единственный вопрос: почему до сих пор они с тобой возятся? Раз, другой попытавшись противостоять несущей тебя стремнине, ты понимаешь, что это абсолютно бесполезно, и тогда остаётся только одно – не сопротивляться, а постараться хотя бы развернуться лицом к опасности и ждать, куда тебя вынесет поток, сберегая и сосредотачивая все силы лишь на то, чтобы приготовиться к неожиданностям, подстерегающим в конце пути, и, если удастся, совершить последний рывок или погибнуть.

Александр чувствовал себя абсолютно беспомощным, и чувство это было ужасным. Единственное, что обнадёживало – его не били, хотя, он уже не удивился бы ничему и даже к этому внутренне был готов. Сначала его обыскали, заставили вывернуть карманы и отобрали все личные вещи – документы, деньги, мобильник, сумку. Затем привели в комнату, очень похожую на ту, что показывают в кино: дверь, голые стены, стол по центру; за столом два стула, стоящих по разные его стороны; в одной стене широкое окно, за которым ничего не видно – большое, напоминающее чёрное зеркало, скрывающее тех, кто за тобой наблюдает и анализирует твоё поведение. В общем, типичная киношная комната допросов. Его посадили на стул спиной к двери и оставили одного. В голливудских детективах он часто видел такие сцены, но тогда он был снаружи, а теперь – теперь он сидел на месте преступника и отчётливо себе представлял, как сейчас за ним наблюдают.