Сергей Абрамов - Всадники ниоткуда. Рай без памяти

— Бойл! — позвал я.

Он обернулся:

— Ано?!

От изумления он даже растерялся, чего с ним никогда не случалось. Любопытно, что ни он, ни я не схватились за оружие — это произошло позже, — а сейчас мысль об этом никому из нас не пришла в голову. И первые наши слова только обнаружили обоюдную неловкость.

— Я тебя искал, — почему-то сказал Бойл.

— Зачем? — Мне было совершенно неинтересно зачем, но я спросил.

А он ответил:

— Потому что ты изменил. Раньше я только догадывался. Теперь знаю.

Ну и пусть знает! Не все ли равно. Мы с ним явно не о том говорили.

— Вы не пройдете, Бойл, — сказал я.

Смешок в ответ.

— Через тебя, мой милый.

Я положил пальцы на спусковой крючок автомата. Он тоже.

— Ты не осмелишься выстрелить, Ано.

— Дуло вашего автомата опущено. Если оно шевельнется…

Дуло не шевельнулось. А Бойл сказал нарочито равнодушно:

— Зачем нам умирать обоим? Пропусти меня, и разойдемся… живыми.

Вспомнились слова из Толькиной песенки: «Первый успех… первым успеть… точно нажать курок». Но я медлил. Как трудно все-таки убить человека!

— А что ты хочешь? — вдруг спросил Бойл.

— Бросьте автомат и шагайте к выходу.

— Оглянись назад. Мы не одни.

— Старый трюк. Не двигайтесь — выстрелю.

— Я первым.

— Сомневаюсь, — сказал рядом знакомый голос.

Но я даже не повернул головы, не спуская глаз с руки Бойла, лежавшей на спусковом крючке. А у него почему-то задрожали губы, отвисла челюсть и разжавшиеся пальцы выпустили автомат, бесшумно коснувшийся пола. Я понял, почему так неслышны были наши шаги: пол или, вернее, плоскость под ногами поглощала все звуки.

— Вы были правы, комиссар, мы не одни, — сказал голос.

Я взглянул и увидел свое повторение с автоматом, так же прижатым к бедру. Анохин-бис в таком же полицейском мундире стоял в двух шагах от меня и улыбался. Бойлу, вероятно, показалось, что я раздвоился. Он закрыл лицо руками и снова отнял их.

— Неужели схожу с ума? — прошептал он.

— Вы кончите иначе, — сказал мой альтер эго, — отступайте спокойно, не оглядываясь. Вот так.

Бойл, как загипнотизированный, попятился назад, не отводя глаз от моего двойника.

— Еще, — сказал тот.

Бойл сделал еще шаг и исчез, словно провалился сквозь землю.

— Только не в землю, а в люк, — поправил меня мой спаситель. — Видишь, экран погас.

Экран действительно сплошь почернел, как аспидная доска. Ядовито-желтая надпись, предупреждавшая об опасности, исчезла.

— А он? — вырвалось у меня.

— Его уже нет, — сказал Анохин-второй. — Еще секунду назад это был сгусток атомной пыли. А сейчас и она рассеялась.

— Не очень научно, — объявил я.

— Приблизительно, — сказал он миролюбиво, — мы ведь не физики.

— Я думал, ты здесь кое-чему научился. Были шансы.

— А я не помню, чему я здесь научился. Я уже говорил тебе: не помню, — повторил он. — Сейчас я — это ты со всем объемом накопленной тобой информации. Я выиграл скачку в гандикапе, я поступил в полицию, я был комендантом Майн-Сити и сидел у телефона в повстанческом штабе. А что я делал в действительности, не знаю. Я даже не знаю, как меня зовут, есть ли у меня семья, чем занимаюсь, кого люблю и кого ненавижу.

— Вернешься в Город — узнаешь. — Мне захотелось сказать ему что-нибудь приятное, но я никак не мог найти ни подходящего тона, ни подходящих слов.

— Спасибо, — сказал он, сразу прочитав мои мысли, — я и так все понимаю. Вероятно, я не сделал здесь столь блестящей карьеры.

— Думаю, что ее обусловили не мои способности.

— Обстоятельства. Не считай себя пешкой на шахматной доске, на которой кто-то разыгрывает партию.

— Но партия-то играется. Когда мне плохо, появляешься ты.

— Только для того, чтобы увеличить объем воспринятой через тебя информации. Кроме того, вас хотят сохранить. Вероятно, твоя дуэль с Монжюссо в ложной жизни, спроектированной режиссером Каррези, тоже чему-то научила.

— Конечно, Бойл мог выстрелить первым.

— Не мог. Я знал, чем все это кончится.

— Запрограммированное знание? — Я не мог удержаться, чтобы не подчеркнуть своего человеческого, свободного от каких-либо программ естества, но он принял это как должное.

— Как всегда при наших встречах: все знаю — и что было, и что будет.

— А что будет?

— Чьи-то рецепторы снимут с меня накопленную тобою память и вернут мою.

— Зачем им понадобилась моя дилетантская память, когда у них есть второй Зернов?