Владислав Жеребьёв - Исходный код [litres]

– А я, кажется, понимаю, что тут происходит, – вдруг улыбнулся Семен. – И мысль это настолько проста, что диву даюсь, почему она не пришла мне в голову раньше.

– А ну-ка, милейший, объясните? – все еще греясь в лучах собственного превосходства, поинтересовался немец. – В руке его была тонкая сигарета, дымок от которой неуверенной сизой струйкой уходил в потолок и там терялся средь полок с сотнями книг и рукописей.

– Вы же, арийцы, якобы превосходящая, доминирующая раса, – хитро прищурился Давыдов. – Для вас образ, символ, материальность подтверждения собственных слов нечто большее, чем для всех остальных. Отряд 731 не работал напрямую над контролем личности, хотя получение данного результата, как побочного эффекта, я могу допустить. Они работали над ее сохранностью и интеграцией.

– То есть? – в душе у Всеволода зашевелилось странное чувство. Сначала оно пряталось за ширму привычки и уверенности в себе, но чем дольше он находился в кабинете фон Клауса, тем наглее и активнее становилась субстанция под названием страх.

– Снимается личность, – развел руками Семен, – делается виртуальный слепок твоего сознания, для которого после моделируется игровая среда. Так сказать, просто выдирается кусок тебя, твои мысли, желания, мечты. Как происходит этот процесс, для меня темный лес, но если можно снять отпечаток, то почему нельзя накатать его назад?

– И правда, – ужаснулся Капустин. – Данные с одного жесткого диска компьютера достаточно просто переносятся на другой, и вот новое устройство имеет привычный для тебя рабочий стол и нужный набор программ.

– Браво, – барон захлопал в ладоши и пепел сигареты, упав на столешницу, превратился в уродливую серую кучку. – Вы умнеете прямо на глазах. Ну что ж, смертники, я хотел по-хорошему. Мне и правда нужны умные, деятельные люди, вне зависимости от их политических взглядов и убеждений, но тут, думаю, придется применить радикальные меры. Ненавижу, когда кто-то вдруг решил вмешаться в мои планы, и не просто так, а появившись в святая святых, моей личной локации, моем личном кабинете, у меня в голове.

– Вот именно, – развел руками Давыдов. – Потому и локация такая безупречная, и возможности не ограничены. Могу предположить, что всю эту красоту создает мощный компьютер, который только может придумать природа, а именно человеческий мозг. Барон, ведь мы находимся в вашей голове?

Реальность вдруг пошатнулась, и мощный удар, казалось, сотряс все основы мироздания. Все попадали на пол, а зарвавшийся немец вылетел из кресла и, будто тряпичная кукла, распластался на рухнувшем книжном стеллаже. Небо за окном изменилось. Вместо привычного голубого оно вдруг стало ярко-алым, и черные молнии, расчертив небосклон причудливой паутиной электрических разрядов, обрушились на локацию.

Барон затряс головой и попытался поднять руку, но новая волна испепеляющей мощи ударила по нему, концентрированно, будто жало скорпиона в беспомощную жертву. Всеволод перекатился, уходя от заваливающегося на него книжного шкафа и, больно ударившись локтем о письменный стол, временно потерял интерес к происходящему, а когда болевой шок прошел, ошалело уставился на Хела. Тот стоял, улыбаясь, чуть расставив ноги и повернувшись к фон Клаусу вполоборота. В глазах проводника бушевали те самые молнии, накрывающие локацию со всеми приспешниками ариев, как ковровая бомбардировка.

И тут Генрих пошел в атаку. Рванув вперед, с прытью, не свойственной для столетнего нациста, он впечатался ногами в грудь проводника, и тот, не ожидая подобного поворота, отлетел в дальний угол комнаты. Другой бы потерял сознание, но Хел не знал, что такое болевой шок или поломанные кости. Ему, как обычному набору нулей и единиц, было плевать на физическую боль и моральную подоплеку, он просто исполнял то, что в него заложили креаторы. Хел был компьютерным вирусом, пусть умным, пусть адаптивным и обучающимся, но от этого еще более опасным. Палач, джаггернаут, существо, произведенное на свет для того, чтобы разрушать.

Второй удар барона пошел в молоко, а проводник, стремительно переместившись за спину ария, ударил в затылок, валя того на паркетный пол. Стены здания тряслись, готовые в любой момент развалиться на тысячи кусков, хрустальная люстра на потолке опасно дрожала, готовая соскочить со своего крюка и, рухнув на пол, разлететься сверкающими осколками общей ненависти.

Грохот пальбы отвлек от битвы двух недоступных пониманию Курехина существ, которые, сцепившись, как бойцовые псы, катались по полу, награждая друг друга невероятными по силе ударами. Капустин, удобно устроившись за поваленным набок письменным столом, методично поливал свинцом двери кабинета, куда норовили проникнуть вдруг всполошившиеся охранники барона. Сначала он это делал один, потом к нему присоединились Лютый и Блоха, и вот уже три калашникова, плюя свинцом, устроили смертельный пир. Всеволод схватил собственный автомат, сиротливо валяющийся рядом, поискал глазами Семена – того не было видно, зато сквозь грохот боя отчетливо доносился трехэтажный мат из дальнего, еще не пострадавшего угла кабинета.