Аркадий Стругацкий - Понедельник начинается в субботу. Трудно быть богом. Пикник на обочине

Румата задрал подбородок.

– Зарубите себе на носу, дон Рэба, – сказал он высокомерно. – Для нас, коренного дворянства метрополии, все эти Соаны и Ируканы, да и Арканар, были и всегда останутся вассалами имперской короны. – Он положил ногу на ногу и отвернулся.

Дон Рэба задумчиво глядел на него.

– Вы богаты?

– Я мог бы скупить весь Арканар, но меня не интересуют помойки…

Дон Рэба вздохнул.

– Мое сердце обливается кровью, – сказал он. – Обрубить столь славный росток столь славного рода!.. Это было бы преступлением, если бы не вызывалось государственной необходимостью.

– Поменьше думайте о государственной необходимости, – сказал Румата, – и побольше думайте о собственной шкуре.

– Вы правы, – сказал дон Рэба и щелкнул пальцами.

Румата быстро напряг и вновь распустил мышцы. Кажется, тело работало. Из-за портьеры снова выскочили трое монахов. Все с той же неуловимой быстротой и точностью, свидетельствующими об огромном опыте, они сомкнулись вокруг еще продолжавшего умильно улыбаться брата Аба, схватили его и завернули руки за спину.

– Ой-ей-ей-ей!.. – завопил брат Аба. Толстое лицо его исказилось от боли.

– Скорее, скорее, не задерживайтесь! – брезгливо сказал дон Рэба.

Толстяк бешено упирался, пока его тащили за портьеры. Слышно было, как он кричит и взвизгивает, затем он вдруг заорал жутким, неузнаваемым голосом и сразу затих. Дон Рэба встал и осторожно разрядил арбалет. Румата ошарашенно следил за ним.

Дон Рэба прохаживался по комнате, задумчиво почесывая спину арбалетной стрелой. «Хорошо, хорошо, – бормотал он почти нежно. – Прелестно!..» Он словно забыл про Румату. Шаги его все убыстрялись, он помахивал на ходу стрелой, как дирижерской палочкой. Потом он вдруг резко остановился за столом, отшвырнул стрелу, осторожно сел и сказал, улыбаясь во все лицо:

– Как я их, а?.. Никто и не пикнул!.. У вас, я думаю, так не могут…

Румата молчал.

– Да-а… – протянул дон Рэба мечтательно. – Хорошо! Ну что ж, а теперь поговорим, дон Румата… А может быть, не Румата?.. И, может быть, даже и не дон? А?..

Румата промолчал, с интересом его разглядывая. Бледненький, с красными жилками на носу, весь трясется от возбуждения, так и хочется ему закричать, хлопая в ладоши: «А я знаю! А я знаю!» А ведь ничего ты не знаешь, сукин сын. А узнаешь, так не поверишь. Ну, говори, говори, я слушаю.

– Я вас слушаю, – сказал он.

– Вы не дон Румата, – объявил дон Рэба. – Вы самозванец. – Он строго смотрел на Румату. – Румата Эсторский умер пять лет назад и лежит в фамильном склепе своего рода. И святые давно упокоили его мятежную и, прямо скажем, не очень чистую душу. Вы как, сами признаетесь, или вам помочь?

– Сам признаюсь, – сказал Румата. – Меня зовут Румата Эсторский, и я не привык, чтобы в моих словах сомневались.

Попробую-ка я тебя немножко рассердить, подумал он. Бок болит, а то бы я тебя поводил за салом.

– Я вижу, что нам придется продолжать разговор в другом месте, – зловеще сказал дон Рэба.

С лицом его происходили удивительные перемены. Исчезла приятная улыбка, губы сжались в прямую линию. Странно и жутковато задвигалась кожа на лбу. Да, подумал Румата, такого можно испугаться.

– У вас правда геморрой? – участливо спросил он.

В глазах у дона Рэбы что-то мигнуло, но выражения лица он не изменил. Он сделал вид, что не расслышал.

– Вы плохо использовали Будаха, – сказал Румата. – Это отличный специалист. Был… – добавил он значительно.

В выцветших глазах снова что-то мигнуло. Ага, подумал Румата, а ведь Будах-то еще жив… Он уселся поудобнее и обхватил руками колено.

– Итак, вы отказываетесь признаться, – произнес дон Рэба.

– В чем?

– В том, что вы самозванец.

– Почтенный Рэба, – сказал Румата наставительно, – такие вещи доказывают. Ведь вы меня оскорбляете!

На лице дона Рэбы появилась приторность.

– Мой дорогой дон Румата, – сказал он. – Простите, пока я буду называть вас этим именем. Так вот, обыкновенно я никогда ничего не доказываю. Доказывают там, в Веселой Башне. Для этого я содержу опытных, хорошо оплачиваемых специалистов, которые с помощью мясокрутки святого Мики, поножей господа бога, перчаток великомученицы Паты или, скажем, сиденья… э-э-э… виноват, кресла Тоца-воителя могут доказать все, что угодно. Что бог есть и бога нет. Что люди ходят на руках и люди ходят на боках. Вы понимаете меня? Вам, может быть, неизвестно, но существует целая наука о добывании доказательств. Посудите сами: зачем мне доказывать то, что я и сам знаю? И потом ведь признание вам ничем не грозит…