Андрей Богодухов - Голос в твоей голове

— Я давно не ел, нам надо зайти в магазин, у меня в рюкзаке где то были деньги.- не успел я снять рюкзак, как Петр выдал следующее:

— До ближайшего магазина 30 километров. Да и то, что он открыт, я не уверен. Тамошняя продавщица не больно любит задерживаться. А двухдневный хлеб и у меня дома есть.

Около получасачаса потребовалось нам, что бы дойти до «дома» гостеприимного старика. Это был старый обветшалый, барак. Стены были сбиты из досок и кое-где на втором этаже уже имели дырки, которые забивали по мере необходимости фанерой и другими старыми досками. Из трубы выведенной рядом с окном на первом этаже медленно, словно дом покуривал трубку, клубился дым. Все окна на первом этаже были заклеены газетами, они уже изрядно пожелтели, где то ободрались, но других занавесок не было.

— Вот мы и пришли, бабка моя печь топит. Сейчас рыбу почистишь и покушаем.

— Я не умею чистить рыбу. — может я лучше что то другое сделаю.

— Экий ты работник, есть хочешь, а готовить не хочешь, пока бери вот те доски и заноси в квартиру с номером 3. — Сказал Петр Ефимыч и скрылся в парадной, дверь за ним захлопнулась, было слышно, как он стряхивает снег. — Жена мечи на стол гости приехали!

Поднимая доски и отряхивая их от снега, я заметил, что на втором этаже дома, были без стекла все окна. Ветер покачивал створку развороченного окна, было видно, что стекла оттуда были аккуратно вытащены, чуть дальше барака располагался сарай. Но что внутри я не успел рассмотреть, окно первого этажа распахнулось, и оттуда выплеснули грязную воду. Показалась старушка, и широко улыбаясь, сказала.

— Милок, поди набери водички, там за сараем колодец.

Я подошел, взял ведро и побрел за водой. Обогнув сарай, я наткнулся на старый разобранный трактор, колес не было, двигатель лежал полузасыпанный снегом немного поодаль. Чуть дальше стоял колодец, он был накрыт небольшим навесом, что бы его ни засыпал снег. Зацепив крюк на конце лебедки, я опустил ведро вниз. Поднимать было тяжело, но я справлялся, становилось холодно, после прогулки. Колени немного сводило от мороза.

Ощущение что место это брошено несколько десятков лет назад не оставляло меня, а эти забытые всеми люди жили на отшибе, ни электричества, ни газа, даже вода из колодца. Я добрел до досок которые оставил отправившись за водой, поднял их и подойдя к двери, попытался открыть.

Дверь туго отворилась, и на меня повеяло еще большим холодом, чем на улице. Словно из трубы вырвался поток, обдавший меня не только ледяным воздухом, но затхлой сыростью. Сбив с ног снег, я побрел дальше по вытянутому коридору, половицы зияли дырами посередине, лишь в местах поперечных балок, можно было ступать. Слева был первый номер, напротив второй, номера обтертые, но выглядели они лучше, чем сами двери, маленькие ромбовидные таблички с нумерацией. Двери были полуоткрыты, и из них дул ветер, который стал пронизывать до костей, потолок, в некоторых местах, досками свисал над головой. Было ощущение, подуй ветер сильнее, и дом рухнет, все скрипело под натиском ветров. Ветер, завывая, словно устраивал экскурсию, только я не мог угнаться за таким экскурсоводом.

Я подошел к двери, серое обветшалое дерево проступало через обивку из красного кожзама, кое- где еще были пришиты пуговицы. Номер 3 красовался на ней неким ореолом, он был самым ярким пятном в пропахшем сыростью коридоре, ощущение, что я вернулся в пещеру. Я постучал, хотя судя по слышимости, обо мне знали, как только я зашел в коридор. Дверь распахнулась, сухопарая бабушка в засаленном халате, надетом на свитер и зимние ватные штаны, выглядела очень бойкой. Лицо её было испещрено морщинами, на нем была все та же, что и у старика, блаженная улыбка.

— Заходи внучок. У нас уже почти все готово. — зубов у нее было тоже мало и потому я с трудом разобрал что она сказала. Она обняла и проводила вовнутрь. Теплый воздух, словно спасительный эликсир, начал обжигать замерзшие конечности. Только сейчас я понял, что почти не чувствую пальцев ног.

Комната была небольшая, размером с придорожный ларек. Несмотря на небольшие размеры, там помещалось кровать с железными изголовьями и продавленной сеткой, диван, разложенный еще с незапамятных времен, и застеленный тогда же. Стол, приткнутый между ними, он был накрыт скатеркой, засаленной с правой стороны, где сидел Петр Ефимыч. Они с легкостью сидели на своих спальных местах, доставая до стола. Для меня был выделен, парадный табурет. Видно было, что частенько о правую ножку гасят окурки, но из-за накинутого полотенца, грязи на сиденье не было видно. В правой стороне комнаты через небольшое расстояние от дивана, там мог пройти лишь один человек, и то боком, стояла та самая печка, что выводила свое сопло наружу. А почти сразу за дверью располагался шифанер-сервант. Он занимал почти все пространство, оставив место под тазик, который по всей видимости стоял на табуретке, на которою я присел.