Комарницкий Сергеевич - Всего один шаг

Я уже многое понимаю, очень многое. Вероятно, тот виртуально-реальный Повелитель прав, и от бескрылого аборигена-рыболова во мне осталось совсем немного. Осталось главное.

А вот и моя контора, однако. Я спускаюсь к знакомому зданию легко и где-то даже изящно. Как я поначалу турманом летел всякий раз, как кокон меня вываливал…

Я влетаю в проём, складывая крылья. Что-то тут не то…

Первое, что на меня обрушивается — волна горя.

— Ой, не могу-у я бо-ольше… Не… не могу-у-у!

Аина плачет взахлёб, горько и безутешно, привалившись к Биану, и он судорожно гладит её, успокаивает, обхватив крыльями. Зрелище настолько невероятное, что я невольно дёргаю себя за ухо, по примеру шефа. Наша Аина, которой отрубить голову паре-другой Повелителей Вселенной что молока попить, плачет, как ребёнок.

"Моя дочь назвала меня убийцей, Рома. И сын ничего не возразил" — Аина говорит мысленно, поскольку вслух говорить ей мешают рыдания.

Мои товарищи, вся наша группа, стоят вокруг потерянные.

"А муж?" — холодею я от предчувствия.

"А муж ударил её крылом, Рома. И сейчас её лечат"

Она всхлипывает всё тише и тише — нет сил.

"Они были на выставке?"

"Дочь была, с подругами"

— Успокойся, Аина! — говорит Уин. — Муж твой прав.

Аина окончательно затихает.

— Вы не понимаете, ребята. Она права, и мне нечего возразить. Он зря её ударил, от бессилия неправого.

Аина поднимает на нас глаза, и я содрогаюсь. Ей же пятьсот лет, не меньше…

— Но если бы мой муж тоже смолчал, я уже не жила бы. Призвала свою смерть. Вот так, коллеги.

Мы молчим. Ни одного слова, ни одной мысли в голове… А сейчас надо непременно что-то сказать, причём сказать правильно и умно… Или хотя бы ляпнуть… Создатель Вселенной, помоги хотя бы ляпнуть!

— Ну вот что, коллеги. — Биан смотрит на нас невидящим взором. — Сегодня мы работать не будем. Сегодня мы летим в гости к Аине.

Волна благодарности затапливает всех нас — это Аина, похоже. А может, и нет, потому что я чувствую то же самое. Наш начальник — самый мудрый в мире!

…

— Вот так, Ир… — заканчиваю я свой рассказ.

Моя жена гладит меня, целует.

"Ты не считаешь меня убийцей?"

"Идиотская шутка, Рома, извини. А ты меня?"

Да, действительно. Законный вопрос.

"Главное, чтобы наша дочь никогда не сказала этого"

Мы смотрим друг другу в глаза, хотя можем читать мысли и не видя друг друга. И сейчас даже прежний, абсолютно бесчувственный к телепатии абориген Рома прочёл бы в этих вот глазищах глубоко запрятанный страх. Потому что угроза реальна. И убить можно не только при помощи оружия. Слово может быть страшнее плазменного разрядника.

"Я очень надеюсь на это, муж мой"

— Папа-мама привет! — наша дочура врывается в комнату, держа Нечаянную радость в ручонках. Зверюшка отчаянно вырывается и верещит, но кусаться не смеет. — Поймала! — она гордо протягивает нам животное.

— А зачем поймала, а? — смеётся Ирочка.

— Играть буду. — заявляет дочь.

— А если она не хочет? Гляди, как вырывается. Отпусти зверюшку, Мауна.

Мауна охотно выпускает из рук Нечаянную радость, и та с писком вылетает на улицу, отдохнуть от общества маленьких ангелочков.

— Потом поймаю. — сообщает мне дочура доверительно.

— Давай уже спать, ловчиха!

Ирочка укладывает Мауну в углу — ребёнок не любит на середине комнаты спать. Гладит её, чего-то воркует журчащим голосом, но я даже не вслушиваюсь в смысл слов. Потому что смысл один, и очень простой — "я люблю тебя".

"Всё, спит. Давай спать и мы с тобой, Рома"

"И завтра у нас новый трудный день…"

"А кто-то обещал тебе, что будет легко?"

…

Тихо, как тихо в доме. Ирочка спит, укрыв нас обоих своими крыльями, дышит легко и ровно. Нечаянная радость спит на своей икебане. И наша маленькая Мауна спит в соседней комнате, я это чувствую-ощущаю. Мы не кладём её с собой — во-первых, незачем смущать ребёнка сценами охоты на ночного вампуара, а во-вторых, ангельские дети не боятся спать одни. Вообще они практически ничего не боятся, страх им неведом — оттого и сетка. Ангелы слишком долго живут в мире без страха, и древние инстинкты у детей перестали работать.

— М-м… Рома… — Ирочка чмокает во сне. Меня вновь затапливает волна нежности. Чудо моё, невероятное чудо, к которому невозможно привыкнуть.

А меня сон не берёт. Мысли одолевают. Да, я давно уже не различаю чётко, где кончаются мои мысли и начинаются мысли моей ненаглядной. Как невозможно, скажем, разделить мышление обоих полушарий мозга. Но сейчас моя вторая половина спит, и эти вот мысли мои единоличные.