Юлия Резник - Семь

Толерантность.

— Яков, ну, слава Богу! Где тебя носило все это время?!

— Потом, Анна… Потом. Я к Нане, и…

— Яков…

— Тебе Ной все расскажет…

— Яков, подожди…

Я обернулся. Уставился на девушку, внутренне негодуя из-за этой вынужденной остановки.

— Яков, — как попугай, повторила она, и тут до меня дошло. Как в голову ударило!

— Нет, — шепнул я, отступая.

— Яков, послушай!

— Нет. Все потом. Мне нужно к жене, — я отступил на шаг, я практически побежал…

— Ее нет в палате, — прошептала Анна сквозь слезы. — Мне очень жаль…

Я замер, не поворачиваясь. «Не говори мне этого. Пожалуйста, не говори…» — стучало в висках в такт оглушительно громким ударам сердца.

— Нану перевели в палату реанимации. Она впала в кому и… Яков… шансов нет. Марина не подошла.

— Заткнись! — я обернулся все же. Обвел полубезумным взглядом всех собравшихся. Анну, Ноя, Мата и даже святого отца. — Заткнись. Потому что ты ничего не знаешь!

Анна всхлипнула, закусила губу, заглушая рыдание, и отчаянно затрясла головой:

— Прости меня, прости! Я… только лишь передаю слова врачей! Я только лишь передаю…

Воздух болезненными толчками врывался в мои легкие. Еще, и еще… А вот выдохнуть почему-то не получалось. Я растерянно уставился на собственную грудь. Потер ладонью, но помогло слабо. Как если бы к пулевому ранению приложить подорожник. Выдохнул. Зарылся лицом в ладони, закрываясь от сочувствующих взглядов посторонних. Как в детстве, пахнущем яблочным пирогом и корицей — я вас не вижу, а значит, вас нет.

Ненавижу сочувствие. Не-на-ви-жу! Оно означает конец. Конец всего. Оно означает, что моя надежда сдохла, оставив после себя уродливый разлагающийся труп. Так не должно быть! Не должно быть…

— Реанимация находится на шестом уровне, — положа руку мне на плечо, шепнула Анна.

Я сбросил ее ладонь и пошел к лифтам. Секунды одна за другой нанизывались на бесконечные бусы моего ожидания.

Шаг, другой… Отъехала и закрылась дверь. И вот уже она. Моя девочка. Моя… Осознание этого факта пришло как-то сразу. Пониманием на некоем глубинном уровне. Без навешивания ярлыков и попыток найти определения… Как озарение. Как признание на уровне нервных окончаний и ощущений. Моя… Моя… Моя!

Глаза Наны запали. Черты лица обострились, как это обычно бывает у покойников. И этот факт… этот чертов факт меня особенно разозлил. Потому что она была здесь! Она еще не ушла. А значит, смерть не имела права накладывать свои гнусные печати на ее прекрасное лицо. Не имела права…

Я перевел взгляд на работающий аппарат ИВЛ, благодаря которому Нана дышала, и бессильно опустился на колени. Уперся лбом в край койки, слепо нашарил ее хрупкую почти детскую ладошку. Я не мог. Ничего не мог… Ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни пообещать, что найду какой-нибудь выход, ни… отпустить. Даже сейчас, видя ее состояние, я не мог сдержать свое слово и отпустить. Весь мой мир рушился, как стены древнего Иерихона.

Рука Наны была холодной. Я прижался к ней лицом и замер, вдыхая, выжигая в памяти ее аромат. Широко открытым ртом коснулся запястья, сдавленно застонал. Я шептал, что так не должно быть. Что я умру вместо нее. Целовал жадно, просил прощения, утирая горькие слезы мучительного бессилия. Если бы я мог умереть вместо нее! Если бы я только мог…

— Генерал Гази… Хорошо, что вы здесь!

Я медленно обернулся, злясь, что наше уединение посмели нарушить. На пороге палаты Наны стоял доктор Хе.

— Что вы хотели?

От врача Наны волнами исходила тревога. Она была настолько плотной, что ее, казалось, можно было потрогать руками.

— Да… Да! Я ничего не понимаю… — доктор Хе затравленно осмотрелся, — происходит нечто, совершенно невероятное!

— В каком плане?

Мужчина покосился на дверь и как-то нервно пробормотал:

— Пройдемте в мой офис. Здесь не место для подобного разговора.

На выходе из палаты нас уже ожидали Анна, Ной, Мат и Марина. Немного поодаль переминался с ноги на ногу святой отец.

— Этот разговор имеет отношение ко всем этим людям, — бросил на ходу доктор Хе, тем самым, по-видимому, объясняя присутствие посторонних. На что я лишь равнодушно пожал плечами.

Пройдя по узкому белому коридору, освещенному холодным светом флуоресцентных ламп, наша компания остановилась у металлической двери без опознавательных знаков. Доктор Хе юркнул внутрь, и следом вошли мы все. Открывшаяся нашему взору комната была не слишком большой. Стол, несколько стульев — одним словом, офис как офис.