Колени Геты стукнули о пол. Она упала Карсту в ноги и крепко обхватила его колени руками. Волосы ее рассыпались по спине. Карсту видна была сквозь них на ее шее милая ямка, которую он так любил целовать.
— Еще не поздно, но я одна не уйду, скажи одно слово… ты… останешься?
Карст не делал попытки поднять валявшуюся у него в ногах Гету. Пол медленно плыл у него под ногами. Он чувствовал над собой железную волю Курганова. Он не мог отступить.
— Я не могу с тобой идти, Гета.
Она медленно выпрямилась и встала на ноги. Глаза ее были сухи. Со странной, несвойственной ей величавой серьезностью она попросила Карста наклониться и поцеловала его в лоб.
— Прощай.
И спокойно направилась к выходу.
По лестнице навстречу ей бежал Уокер. Он был красен, волосы его спутались и поднялись кверху смешными хохолками. В другое время наверно Гета не удержалась бы, чтобы подразнить его и посмеяться.
— Скорее. Он может умереть, и тогда будет поздно!
— Да, да, я иду.
Они оба скрылись на лестнице. Карст бесцельно подошел к Лине. Она все еще лежала в обмороке. «Какие у нее красивые руки, — почему-то подумал он, — но у Геты меньше… да, у Геты, моей Геты…»
Карст медленно направился вниз. На лестнице остановился и внимательно прислушался. Из нижней камеры доносился отчаянный крик. В несколько прыжков Карст промчался через столовую и оттуда в подземное помещение.
Гаро очнулся. Его голову уже начали брить. Хорошо видна была рана, заткнутая промокшим кровью ватным тампоном. Лежа на полу, он неистово бился и кричал в руках навалившихся на него Курганова и Бирруса.
— Ликкил, скорее ликкил! — срывающимся голосом торопил Курганов женщин, суетившихся у шкапов с инструментами.
Карст отстранил их прочь и быстро нашел нужное. Голову Гаро прижали к полу. Прямо в шею ему была впрыснута двойная доза ликкила. Почти сразу его движения стали слабее. Через полминуты он лежал неподвижно. Гета и Уокер, стоя в дверях, молча наблюдали за происходящим.
— Еще жив, — сказал Биррус, пощупав у Гаро пульс, — я говорил, что надо было сразу…
Времени терять было нельзя. Автоклавы кипели с сильным свистом. Острые струи пара из клапанов летели до самого потолка.
Все, что происходило дальше, Карст видел, как на экране. Он стоял в уголке и пустым, равнодушным взором смотрел на мелькавшие перед ним фигуры людей. Он видел, как несли Гету и как положили ее на стол, он видел в руках Курганова блестящий шприц с ликкилом и потом на полу такие знакомые, черные кудри. Их кто-то сразу убрал… Он отчетливо помнил сдвинутые столы и две круглые, бритые головы, совсем рядом, и много каких-то фигур в белых халатах, заслонивших от него эти головы. В последний момент он увидел только глаза Курганова, наклонившегося над столом. Белый колпак и марлевая маска на рту скрывали лицо.
«Почему у него черные руки?.. Да, да, это резиновые перчатки, резиновые перчатки…»
Послышался, как из-под земли, звук дрели, сверлящей кость. Или это шумят ртутные лампы? Ах, как от них болит голова! И почему они так гудят? Их много… и все в голове…
«Да, да — резиновые перчатки», — вспомнил Карст, стараясь глубже вздохнуть и чувствуя, как кругом все темнеет. Не стало ног и почему-то сильно хочется лечь на пол.
— Резиновые перчатки! — еще раз повторил он и, как труп, всей мощной фигурой съехал по стене вниз, в глубоком обмороке свалился на пол.
Прозрачная, как восковая фигурка, лежала Гета в большой, светлой лаборатории. Ее голова была сплошь забинтована, глаза закрыты. От длинных ресниц, как и раньше, на все лицо падала тень. Она спала. У ее постели было установлено непрерывное дежурство. Шел четвертый день после операции. Гета все не открывала глаз. Каждый день по утрам Уокер делал ей питательные вливания.
— Этот глубокий сон, — говорил Курганов, — мы должны рассматривать как период восстановления организма. Существо, наделенное полом, насквозь пропитывает себя продуктами распада и, в конце концов, оказывается уже негодной машиной. Недаром у наших бессмертных животных так сильно увеличена печень. Эта, так сказать, «помойная яма» организма должна, пропустить через себя и обезвредить те яды чрезвычайно сложного химического состава, которые наполняют все закоулки и части тела. Ей приходится разлагать их, расщеплять, и эта новая функция неизбежно ведет к увеличению объема органа. Сон Геты — ассенизация организма, но она молода, и потому я думаю, что она скоро проснется. Но если сделать пересадку старику, то, конечно, он будет спать долгое время. А ребенок, вероятно, и совсем не заснул бы.
Читать дальше