Джон Браннер - Заглянуть вперед

Но не все сразу. Рядом с Вулфом, как раз напротив меня, сидел девятый и самый последний — высокий тощий субъект с косящими глазами и тонкими, плотно сжатыми губами, прочерченными, как тире, меж двух костлявых челюстей. Его левая щека была раза в четыре краснее, чем правая — это я мог понять, и посочувствовать. Камин, находившийся справа от меня, от него находился слева. Звали его, как сказал Паппс, Джеймс Артур Феррис. Я заметил, что он, должно быть, какая-нибудь мелкая сошка, вроде пажа или лакея, раз его тоже засадили на эту сковородку.

Паппс хихикнул.

— Ну что вы, какой лакей… Он очень важная персона, мистер Феррис. Здесь он из-за меня. Мистер Брэгэн скорее пригласил бы очковую змею, чем его, но когда он ухитрился организовать приезд сюда посла и секретаря Лисона, я решил, что не пригласить Ферриса будет несправедливо, и настоял на своем. Кроме того, я очень злорадный человек. Мне доставляет удовольствие наблюдать, как сильные мира сего выставляют напоказ свой дурной норов. Вот вы говорите, что поджариваетесь заживо. А почему вы поджариваетесь? Потому, что стол пододвинут слишком близко к огню. Для чего его так поставили? Чтобы мистер Брэгэн мог устроить мистера Ферриса на максимально неудобное место. Самые мелочные люди на свете — это большие люди.

Когда моя тарелка опустела, я сложил свои вилку и нож в точности по рекомендациям Хойла.

— А сами вы какой человек — большой или маленький?

— Ни то, ни другое. Я без ярлыка. Как вы в Америке говорите — неклейменый бычок.

— А что делает Ферриса большим?

— Он представляет большой бизнес — синдикат пяти крупных нефтяных компаний. Вот почему мистеру Брэгэну хочется изжарить его живьем. На кон поставлены миллионы долларов. Все эти четыре дня с утра у нас была рыбалка, в обед — перебранка, а вечером — братание. Посла мистер Феррис сумел кое в чем переубедить, но только, боюсь, не секретаря Лисона. Я нахожу все это очень забавным. Ведь решение-то, в конце концов, принимать мне, а я могу только приветствовать такое развитие ситуации, после которого мое правительство получит на десять — двадцать миллионов больше. Не думайте, что я разглашаю государственные секреты. Если вы повторите то, что я вам сказал, мистеру Вулфу, а он — любому из них, пусть хоть самому Лисону, я не стану обвинять вас в болтливости. Я за простоту и искренность. Я мог бы даже пойти на…

Я не дослушал до конца, на что мог бы пойти злокозненный, злорадный, простой и искренний человек, потому что нас прервали. Джеймс Артур Феррис вдруг отодвинулся со своим креслом от стола, вовсе не стараясь делать это незаметно, встал, решительно перешел через всю комнату — добрых шагов двадцать — и взял с подставки бильярдный кий. Все головы повернулись в его сторону, и я, наверное, был не единственным, кому показалось, что он сейчас вернется и всадит его в нашего хозяина. Но он просто поставил бильярдный мяч на ударную позицию и, не примеряясь, с силой вонзил его в сложенные кучей шары. В гробовой тишине головы повернулись к Брэгэну, потом друг к другу. Я ухватился за предоставившуюся возможность. Если Брэгэну нравится поджаривать Ферриса, пусть его, но меня-то жарить ни к чему; и я не упустил свой шанс. Я встал, подошел к бильярдному столу и учтиво обратился к Феррису:

— Может, я сейчас их соберу, и мы сыграем на счет?

От ярости он не мог выговорить ни слова. Только кивнул головой.

Пару часов спустя, где-то в районе десяти, Неро Вулф сказал мне:

— Арчи. По поводу вашего поведения в столовой. Вы знаете, как я отношусь ко всему, что мешает нормальному приему пищи?

— Да, сэр.

Мы были у него в комнате и готовились на покой. Моя комната была в другом конце коридора; он пригласил меня задержаться по дороге.

— Не спорю, — сказал он, — всегда бывают исключения из правил, и это как раз такой случай. Мистер Брэгэн либо негодяй, либо болван.

— Да. Либо и то, и другое. По крайней мере, меня никто не стал привязывать к столбу, не забыть бы поблагодарить его хоть за это. Завтра на рыбалку идете?

— Вы же знаете, что нет. — Сидя, он с кряхтеньем нагнулся, чтобы развязать шнурки. Покончив с этим, он выпрямился. — Я посмотрел кухню и все оборудование. Ничего, сойдет. Они вернутся с утренним уловом в одиннадцать тридцать, обед назначен на полпервого. Я займусь на кухне с десяти. Повар у него вежливый, и разбирается довольно неплохо. Я хочу сделать признание. Вы были правы, когда не хотели сюда ехать. У них идет дикая жестокая свара; посол Келефи — в самом ее центре, и он сейчас в таком состоянии, что ему хоть форель «Монбарри» подавай, хоть карпа, жаренного в сале — все без разницы. У остальных же слюнки текут только на длинную свинью. Знаете, что это такое?