Александра Давыдова - Мю Цефея. Повод для подвига / Бремя предательства

Маленькая сухонькая старушка в каком-то в аляповато-цветастом балахоне лежала, неестественно вытянувшись в струнку на койке. Глаза её, расфокусированные, ничего не соображающие — излучали дикий страх, а руки и ноги были накрепко привязаны широкими ремнями к самой койке.

Ленка с ужасом смотрела то на старушку, то на решётки на окнах.

Осознание того, что эта больница — психушка, пришло сразу, и Ленка в панике ринулась к двери, совершенно не чувствуя пола под ногами, да и самих ног тоже.

Она уже хотела вылететь из палаты, но дверь открылась прямо перед её носом, прошила Ленку насквозь, и двое мужчин, один из которых был Слава, шагнули ей навстречу.

Ленка настолько обалдела, когда увидела в психушке Славу, что не заметила, что стала проницаемой для двери, и только когда тощий улыбчивый врач с элегантными очками в золотой оправе и Слава, не обратив на неё никакого внимания, так же прошли сквозь Ленку, она поняла, что с ней что-то не так.

«Я сплю? — удивлённо подумала Ленка. — Или я…» Она невольно осеклась, настолько ужасная мысль ей пришла в голову.

Cлава и врач тем временем подошли к связанной старушке.

Слава робко и выжидательно посмотрел на врача, который, довольно улыбаясь, обратился к старушке:

— Как поживаем, Анастасия Терентьевна?

Старушка с трудом повернула голову и попыталась что-то сказать, но получилось у неё только бессвязное мычание.

Врач картинно всплеснул руками и радостно откликнулся:

— Хорошо пожи-и-и-ва-а-аем, не буяним и не бегаем, режи-и-им соблюд-а-а-а-ем.

Слава в прострации смотрел на пациентку, вид у него был обескураженный и потерянный.

— Вы не беспокойтесь, Вячеслав Борисович, — деловито сказал врач. — Лечение идёт по плану. У вашей мамы всё хорошо, но иногда она пугается и может нанести себе вред, и тогда мы её привязываем. Ремни — удобные, широкие, фиксируют надёжно, но кожу не повреждают.

Слава слегка поморщился и удивленно спросил врача:

— Мама бегала?

Золотая оправа сверкнула, и врач, бодро жестикулируя, радостно ответил:

— Да, такое было несколько раз, она испугалась уколов. Иногда люди боятся уколов, ну это ничего-ничего…

Врач довольно усмехнулся.

— У нас ко всем пациентам есть подход. Жаль только, что у неё сердце не совсем в порядке, но в таком возрасте полностью здоровых людей уже нет, сами понимаете. Приходится лечить не только основной диагноз, но и сопутствующие болячки…

— А почему тут так странно пахнет? — растерянно спросил Славик.

— Это… кхм… — врач кинул взгляд на пациентку и быстро-быстро заговорил.

— Понимаете, Вячеслав Борисович, некоторые лекарства дают побочный слабительный эффект, а бабушка порой не успевает дойти до туалета. Наши санитарки всегда хорошо убираются в палатах, сейчас поменяли бабушке одеяло, а простыню вот-вот должны сменить…

Врач опять льстиво заулыбался.

И Ленка поняла, что он врёт.

Она присмотрелась к Славиной маме и увидела, что та лежит на грязной, покрытой коричневыми пятнами простыне.

Никаких запахов Ленка не почувствовала, но то, что происходит с несчастной матерью Славы, она поняла: Анастасия Терентьевна была брошена на произвол врачей из психушки, старушка, обколотая, ничего не соображающая, привязанная к больничной койке…

Она лежала сутками так, и никому не было дела ни до неё самой, ни, тем более, до её физиологических потребностей.

Волна возмущения накрыла Ленку, и она яростно крикнула, что это безобразие, что даже если человек болен, даже если он психически болен, то нельзя к нему так относиться!

Но крик её утонул в странной тишине, в пустоте… Всё замерло в палате, и даже, казалось, само время остановилось, и что-то невесомое, белое опять обступило Ленку, даря забвение и лёгкость…

Ленка не запомнила, как она очутилась в лесу.

Вот ещё миг назад она парила в причудливых белых облаках, и вдруг лес.

Лес?

Нет, это был всё-таки не лес…

Посреди деревьев — хмурых высоких елей, могучих дубов и молодых клёнов, с которых ещё не облетела последняя пожухло-ржавая листва, стояли могильные плиты и башенки памятников.

Между деревьев мелькнул чёрный, открытый гроб, и несколько человек, которые с лёгкостью несли его. Замыкал процессию Слава.