Сборник Фантастики - ФАНТАСТИЧЕСКИЕ ИЗОБРЕТЕНИЯ

“Выбрось-ка семерку, папаша!” - сказал кто-то. И “папаша” выбросил семерку десять раз кряду, так что обчистил всех до единого.

Потом он вернулся на свою койку и из любви к математике вычислил вероятность такого совпадения на обороте счета из прачечной. Оказалось, что получается один шанс из десяти миллионов. Это его озадачило, и он попросил кости у соседа. Он снова попробовал выбросить семерку, но на этот раз ничего не вышло. Тогда он немного полежал, а потом опять стал бросать кости. И снова выбросил семерку десять раз подряд.

Другой на его месте присвистнул бы и отмахнулся от этого чуда. А профессор стал размышлять, при каких обстоятельствах ему оба раза так повезло. И он нашел единственный общий фактор: и в том и в другом случае как раз перед самым броском в его мозгу промелькнула одна и та же мысль. Именно эта мысль таким образом организовала мозговые клетки, что мозг профессора стал самым мощным оружием на Земле.

Первый уважительный отзыв о психодинамизме профессор услышал от соседа по койке. “Здорово бьешь, папаша, не хуже игрушечного пугача!” - сказал он, и эта явная недооценка, наверно, вызвала бы кривые улыбки у всех горе-демагогов мира. Да, профессор Барнхауз и вправду здорово бил. Хотя кости, послушные его воле, весили всего несколько граммов, так что сила, двигавшая ими, была минимальной, но самый факт существования такой силы мог перевернуть весь земной шар.

Он не сообщил о своем открытии из профессиональной осторожности. Ему нужно было получить новые данные, которые легли бы в основу теории. Впоследствии, когда сбросили бомбу на Хиросиму, страх заставил его молчать. Но никогда его эксперименты не были “буржуазным заговором против истинной демократии мира”, как выразился премьер Слезак. Профессор даже не знал, к чему они приведут.

Со временем он открыл еще одно поразительное свойство психодинамизма: его сила возрастала от упражнений. Через шесть месяцев он мог воздействовать на кости, которыми играли на другом конце казармы: а когда он демобилизовался в 1945-м, от одного его взгляда из печных труб на расстоянии трех миль сыпались кирпичи.

Совершенно бессмысленно обвинять профессора Барнхауза в том, что он мог бы шутя выиграть последнюю войну и просто не захотел этим заниматься. К концу войны он обладал всего лишь силой и дальнобойностью 37-миллиметрового орудия - никак не больше. Его психодинамическая мощность превысила мощность мелкокалиберного вооружения только после того, как он, демобилизовавшись, вернулся в Вайандотт-колледж.

Я поступил в аспирантуру два года спустя после возвращения профессора. Совершенно случайно его назначили моим руководителем по теме. Я был очень огорчен этим назначением, потому что в глазах преподавателей и студентов профессор был довольно нелепой фигурой. Он пропускал занятия и сбивался во время лекций. По правде говоря, к тому времени его чудачества из смешных превратились в невыносимые.

“Мы только временно прикрепляем вас к Барнхаузу, - сказал мне декан факультета. Он был смущен и как будто старался оправдаться. - Барнхауз - блестящий ум, поверьте. Это не сразу видно, особенно теперь, после его возвращения, но до войны его работа принесла известность нашему маленькому институту”.

Но сплетни сплетнями, а то, что я увидел собственными глазами, когда впервые вошел в лабораторию профессора, напугало меня еще больше. Везде лежал толстый слой пыли; ни к книгам, ни к приборам никто не прикасался месяцами. Профессор дремал за столом. О какой-то деятельности говорили лишь три пепельницы, ножницы и свежая газета с вырезками на первой странице.

Он поднял голову и взглянул на меня мутными от усталости глазами.

- Привет, - сказал он. - Ночами не сплю, не высыпаюсь. - Он зажег сигарету, руки у него немного дрожали. - Это вам я должен помочь с диссертацией?

- Да, сэр, - сказал я. За эти несколько минут мои сомнения переросли в тревогу.

- Сражались в Европе? - спросил он.

- Да, сэр.

- Там ведь кое-где камня на камне не осталось, а? - Он помрачнел. - Понравилось на войне?

- Нет, сэр.

- Как по-вашему, скоро опять будет война?

- Похоже на то, сэр.

- И никак нельзя помешать?

Я пожал плечами:

- Кажется, дело безнадежное.

Он пристально посмотрел на меня.

- Слыхали о международных соглашениях, об ООН и так далее?

- Только то, что пишут в газетах.

- И я тоже, - вздохнул он. Потом показал мне толстую папку с вырезками. - Я никогда не обращал внимания на международные отношения. А теперь я их изучаю так же, как крыс в лабиринтах. И все говорят мне одно и то же: “Безнадежное дело…”