Александр Лобанов - Рокировка с прошлым

Ледяной цветок расцвел в душе. Мгновение – мозг словно парализован. Еще несколько долгих секунд – тело застыло, сведенное судорогой. Лишь сердце натужно гнало кровь, пытаясь заставить жить… а затем я шумно выдохнул. Все прошло, осталось лишь легкое онемение в членах, словно они слегка запаздывали за мыслями.

Я сморгнул. Рука занесена над листком с расчетами. Я за столом в своей квартирке. Раздался стук, судя по дребезжанию, в стекло. Поднял взгляд и установил, что в окно скребется белая, со стальным отливом шерстки ласка.

Стоило ее пустить, как зверек злобно на меня зашипел. После взбежал на плечо и безжалостно вцепился в ухо.

«Госпожа Лорн, Рокировка? Я думал, полагал, вы не хотите выделяться. Или это Рейм…»

«Не волнуйся, Юрий. Текарий Павлов добился своего. Официального разрешения на разовую Рокировку. Слишком много погибло пространственников, гражданских и случилось происшествий. Плюс зачинщика так и не поймали, хотя он находился в прямой видимости… Спасибо».

«Это являлось вашей задумкой изначально, госпожа Лорн?»

В ответ многозначительное молчание. Тогда я задал другие вопросы:

«Каковы планы? Дело отнюдь не закончено. Кстати, а где вы?»

«Сопровождаю пространственников. Через три минуты прибывает поезд метро. Твои сослуживцы готовят на станции ловушку, благо примерный портрет подозреваемого имеется. И я смею тебя просить…»

«Чтобы я не позволил встрече, свиданию состояться? Будет сделано, госпожа Лорн».

Запоздало я понял, что вновь перешел на «вы», да еще и с новым обращением. Однако лишь усмехнулся и продолжил:

«Кажется, я понял, как нужно действовать. Мы будем вас ожидать там, где звери находят укротителей, приют».

«Полагаюсь на тебя».

Первая минута ушла на сборы. При этом я размышлял о том, что Лорн приравнивает спокойствие к счастью. «Джентльмен должен оставаться невозмутимым», – поддерживает ее негласное правило светского общества!

Теперь я понимаю – это полнейшая чушь! Спокойствие – промежуток между двумя крайностями, между чувствами. Если слишком долго оставаться спокойным, то душа умирает, ведь зачем мы живем, если не затем, чтобы чувствовать? Хорошее, плохое, не важно… хотя лучше хорошее. Правда, при выборе между хаосом и пустотой я выбираю хаос чувств – это значит, что я живу! Потому я понимаю Рейма.

К чему я это? В тот момент, когда смерть чешет тебе спинку косой, неожиданно ярко начинаешь чувствовать жизнь. Запал, с которым ты борешься, лучше всяких слов доказывает, что полностью спокойными бывают только трупы! Прекрасный пример тому все, с кем встретился Рейм за сегодняшнюю ночь, даже я сам – в перспективе все мы максимально спокойны и хладнокровны. Поэтому для борьбы с бурей необходима стихия не меньшей силы.

В начале второй минуты я вышел из Пробоя на станции Рыночного острова. До Бархатного острова оставался перегон. Из-за позднего часа людей немного. Моих коллег подавно не видно: они не знают, где сядет на поезд преступник, и опасаются своим появлением спугнуть его, пробудив память о Ветви. Тем не менее внимание ослаблять нельзя – направление популярно, а поезда прибывают через каждые двадцать секунд.

Как пространственник, я не имел необходимости спускаться в подземные вены города, что не мешало мне восхищаться масштабом проделанной работы. После Опустошающего пожара проект пневмометро стал основополагающим при строительстве Агемо. Станции расположились в центре каждого острова, за исключением Центрального.

Не удержавшись, я с восхищением огляделся. Пространство станции сопоставимо с центральной площадью захолустного городка, такого как Тюрк. Тончайшая вязь фресок на торговую тематику покрывала грандиозное помещение со сводчатым потолком в десяток метров высотой, поддерживаемое лесом резных колонн. Посреди главный технический гений: четыре металлических трубы, чуть больше роста человека, пронизывали помещение – туннели, по которым двигаются вагоны пневмометро, – по две в каждую сторону.

Я стоял на лестнице перехода между платформами. Середина третьей минуты. Послышался гул. Прибывал очередной поезд. Я закрутил головой, напрягая зрение. В металлической стене туннеля открылись проходы. Четвертый вагон. Он стоял почти у самых дверей.

Пробой помог появиться в вагоне за спиной цели, вжатым в стену. Нас разделял десяток метров человеческих тел, спрессованных, словно табак в тайнике контрабандиста. Вагон дернулся. Гигантские паровые механизмы честно работали, заставляя насосы, скрытые в недрах колонн и под землей, создавать вакуум в туннеле перед вагоном и повышенное давление за ним. Я поежился… подобные перепады способны раздавить человека, если железный бочонок, именуемый вагоном, окажется недостаточно герметичным. Зато в тряске я сноровисто диффундировал сквозь толпу до временщика, не обратив на себя внимания. Оказавшись вплотную, я завернул Рейму руку за спину, а револьвер приставил к спине.