Жюль Верн - Властелин мира [сборник]

Дорогой ценой досталась партизанам эта победа. Восемь убитых, тринадцать раненых да несколько десятков оглушенных и временно ослепленных интегратором — таковы потери ночного боя.

Но этот бой — не первый и не последний. Еще будут и будут бессонные ночи, штурмовые походы, наступления и отступления. И поэтому колонна усталых людей не плетется, а идет быстрым, четким шагом. Потаенными тропами, через горный хребет, в глубь «римбы», которая и прячет и кормит отважных.

На перевале колонну догнала Парима. Девушка еще издали начала искать глазами самого высокого, самого широкоплечего. Но его нигде не было видно.

— Ми-Ха-Ло… Где Ми-Ха-Ло? — обеспокоенно спросила она у одного из бойцов.

Боец, не отвечая, грустно склонил голову.

И тут Парима поняла, что случилось что-то очень страшное, непоправимое…

Расталкивая людей, она бросилась вперед… и остановилась, окаменев. Перед ней двигались носилки, на которых лежал ее любимый.

— Убит?? — Парима вскрикнула, пересекла путь санитарам. — Стойте!.. Убит… Не несите его в «римбу»!..

Он любил солнце…

Уже не в силах сдержать себя, она, рыдая, упала на неподвижное тело.

— Что ты делаешь, сумасшедшая! — закричал санитар, оттаскивая ее за плечи. — Ми-Ха-Ло не убит, он ранен!

— Ранен? — Парима вскочила на ноги и, еще не веря, прошептала: — Ми-Ха-Ло, это я… Ми-Ха-Ло, ты меня слышишь?

Михаил ничего не видел и не слышал. Он был тяжело ранен в голову. Но он дышал. Он жил. И этого достаточно.

— Отойди. Я понесу, — девушка взялась за один край носилок. — Медленнее!.. Ему очень больно.

И вновь колонна двинулась вперед, — терять времени было нельзя.

…Рассеивался туман над перевалом. С каждой минутой светлело, голубело небо.

Всходило солнце, и надо было ожидать, что грядущий день будет безоблачным.

Раздался мелодичный гудок. Петр Сергеевич Щеглов, подойдя к визефону, нажал кнопку:

— Слушаю.

Абонент молчал. Экран не вспыхивал.

— Слушаю вас, товарищ!

И вновь ни звука. Но контрольная лампочка горела, и это свидетельствовало, что аппарат исправен.

— Товарищ, вы, вероятно, впервые имеете дело с визефоном?.. Нажмите красную кнопку рядом с диском.

Едва он это произнес, как вмиг по экрану пробежали разноцветные линии, приобрели плотность и яркость, отчетливость и рельеф, обрисовали фигуру миловидной смуглой девушки в красном платье.

— Парима! — вскрикнул Щеглов. — Каким образом?..

— Почему не писали?.. Где вы сейчас?.. Немедленно приезжайте сюда!

— Я здесь, в Москве… Вылетела неожиданно, ракетопланом…

Девушка, вероятно, еще не пришла в себя после молниеносного путешествия в стратосфере, не свыклась с мыслью, что она оказалась в Советском Союзе. Ее лицо было беспомощным и растерянным.

— А где… Ми-Ха-Ло?.. — Парима зарделась, запнулась: она давно овладела русским языком, но в этот миг с губ сорвалось то имя, которое навсегда осталось в ее сердце.

— Ми-Ха-Ло работает… — Щеглов смутился и не мог этого скрыть.

— Михаил болен?.. С ним что-нибудь случилось?.. — Парима беспокойно сдвинула брови, подошла ближе к экрану. — Говорите… Сразу же говорите… Я не получала от него писем почти месяц.

— Нет, все в порядке, Парима. Просто я не хочу, чтобы…

Сзади с грохотом упал стул. Из гостиной в кабинет, ощупывая руками воздух, шел Лымарь.

— Парима?.. — переспросил он горько. — Вы пишете ей письмо?.. Не нужно… — Михаил наткнулся на стол, поморщился от боли. — То есть напишите. Но все, как есть. Хватит ее обманывать. Я слеп, да. И письма за меня пишет инженер Щеглов.

Щеглов сделал Париме торопливый знак и, не погасив экран визефона, выключил микрофон и динамик. Затем подошел к Михаилу, посадил его на диван и сказал:

— Хорошо. Письма писал я. Что же дальше?

Михаил вскипел:

— Петр Сергеевич! Я уважаю вас, как родного отца. Но… нельзя шутить. С этим не шутят… Парима знала меня сильным, зрячим. А теперь…

Щеглов взял его руку, крепко сжал ее:

— Я не шучу, мой друг. И никто, кроме подлецов, не решится издеваться над чужой бедой… Но Париме я не напишу… так как написал об этом уже четыре года тому назад. Она знает обо всем. И лишь о том, что тебе восстановили слух, я не успел написать.

— Написали?? Четыре года назад?