Аркадий Стругацкий - Неизвестные Стругацкие - От «Града обреченного» до «Бессильных мира сего» Черновики, рукописи, варианты

И множество других изменений присутствует в черновике. Перечислим только самые интересные.

В рассказе Кэнси о жизни его двоюродного дяди, полковника Маки, наличествует такая подробность: «…он присутствовал при вступлении немцев в Прагу…» В черновике сказано более конкретно: не «при вступлении немцев», а «при вступлении гитлеровских танков».

«Полицейский-одиночка действительно соблазнительная приманка для этих гадов», — думает Воронин о запрете полицейским носить оружие. В черновике он более конкретен: не «этих гадов», а «матерых уголовников».

Во время паники по поводу появления павианов, жалуясь Наставнику, Андрей сначала говорит: «…никуда не могу пристроиться…» Потом Авторы правят: «Оказался никому не нужен». В ответе Наставника простоватое слово «безалаберность» правится на более официальное — «недостаток дисциплины».

Когда собирался отряд добровольцев для обороны от павианов, Воронин замечает о Фрице Гейгере: «…и даже не видя его в полутьме, по одному его голосу, Андрей чувствовал, как нравится командовать этому фашистскому недобитку». Авторы в первой части романа стремятся показать похожесть коммунистического мировоззрения Воронина и фашистского мировоззрения Гейгера, поэтому эту фразу они исправляет: «…нельзя было не признать, что в данной ситуации Фриц Гейгер, хотя и являлся бывшим фашистским недобитком, но оказался как-никак на своем месте». И позже Авторы смягчают отношение Воронина к Гейгеру: Воронин в мыслях несколько раз называет Гейгера не «фашистской мордой», а «унтер-генералом». Но вот присутствующее в черновике обращение Гейгера к Воронину «брат» Авторы изменяют на «дружище».

На спине и груди куртки Воронина упоминаются буквы «ЛУ». В черновике говорится, что они «выцветшие», позже это определение заменяется на «переплетенные», так как о куртке строчкой выше уже говорится, что она «застиранная».

Вспоминая бывшего мэра, Андрей замечает такую деталь, что при встрече мэр «величественно наклонял голову в знак приветствия». Потом Авторы делают мэра более приятным Андрею: «…обязательно протягивал для пожатия большую теплую сухую руку».

На вопрос Сельмы, нельзя ли кого-нибудь нанять для уборки квартиры, Андрей отвечает: «Фиг тебе!» и в черновике хвастает:

— Видишь, как надо мыть? — Он гордо повел рукой вокруг себя.

— Это ты сам? — осведомилась Сельма презрительно. — Ну и мужчина. Попался бы ты нашим парням: — Она вздохнула.

Потом Авторы убирают возникший конфликт: «Фиг тебе! — сказал он злорадно. — Сама отмоешь. Тут белоручкам делать нечего». И после некоторого враждебного молчания разговор продолжается.

На вопрос, кем она была на том свете, Сельма отвечает: «Фокстейлером» — и после недоуменного вопроса Воронина поясняет: «Ну, чтобы тебе понятно было… Проституткой. <���…> Не для денег же… Это для собственного удовольствия. Называется фокстейлеры. Понял теперь?» Потом Авторы смягчают и здесь: «Ну, как тебе объяснить… Раз-два, ножки врозь… <���…> Это же не для денег. Просто интересно. Скука же…» Вместо удовольствия — простой интерес, да и то — от скуки… И далее в черновике определение Сельмы «проститутка» правится на «шлюха».

В продолжении разговора Воронин рассказывает Сельме: «Работать можно и здесь на благо людей. У меня есть хорошие друзья, мы тебе поможем…» Авторы правят, добавляя речи Андрея комсомольской горячности: «Может быть, и хорошо, что все так получилось: здесь ты все наверстаешь. У меня полно друзей, все — настоящие люди…»

Вспоминая студенческие времена, Андрей говорит: «У нас, бывало, на стройку уж такие долдоны ездили…» Последние два слова Авторы правят на «сачки приезжали».

В черновике Фриц на требование денег от Воронина выворачивает карманы. Это не похоже на аккуратного немецкого унтер-офицера, и Авторы изменяют на «раскрывает портмоне».

Маринованную капусту, которую ел Кэнси, правят на «кислую капусту».

«Сдох ваш фюрер!» — говорит Сельма Гейгеру в черновике. «Сожгли его, вашего фюрера» — правят Авторы.

«О Наставнике говорить было неловко», — думает Воронин и сравнивает: в черновике: «…ощущение было такое, словно разглашаешь семейную тайну»; позже: «…как о семейном деле с посторонними людьми».

«Все что угодно может быть сегодня, и все что угодно будет завтра, но послезавтра мы обязательно увидим небо в звездах, и на нашей улице наступит праздник…» — думает Воронин в черновике. Позже Авторы исправляют первую часть мысли на: «Что сегодня может быть как угодно тяжело и плохо, и завтра — тоже…»