Сергей Маслов - «Приключения, фантастика» 1996 № 06

Я ждал недолго — они пришли. Осторожно, переступая через веревки, натянутые мной по всей караулке. Еще в начале всего, расстреляв весь караул и захватив пятерых в заложники, двух из них я привязал к ограде на улице, а к скамейке, что стояла напротив, жестко приделал два автомата на боевом взводе, наведя стволы на привязанных. Трех других привязал к кровати, сначала подвинув ее к двери комнаты отдыха. Привязал так, что они сидели на полу, опираясь спинами о край сетки. Перевернул табуретку и прибил ее гвоздями к полу прямо напротив них. А к ее ножкам привязал еще два автомата. Ко всем четырем спусковым крючкам я привязал бечевку, и так напутал ее по всей караулке, что и сам забыл, где какая. Но стоило задеть любую — и все автоматы гавкнули бы разом. Попади мне в голову снайперская пуля, я упал бы прямо на паутину бечевок, и уже мертвый убил бы всех пятерых. Так я и сказал генералу. Он поверил. И не пытался пристрелить меня. Но зато послал спецназ. Дурак. Сам виноват в их смерти. Почему теперь они пришли ко мне? Шли бы к нему. Уж он то точно застрелился бы. А может, уже?

Тогда, ночью, они сначала отвязали веревки от крючков. Не хотели рисковать. А потом пошли брать меня, при этом повернувшись ко мне спиной. Лучшей мишени трудно было представить. Я взял с собой два автомата, и стрелял из обоих. Стрелял, пока не кончились патроны. Первым умер капитан. Удары пуль отшвырнули его к стене. Пистолет выпал из его руки и выстрелил в потолок. Из остальных только один успел повернуться и даже нажать на спуск, но пуля уже попала ему между глаз, и вся его очередь ушла в стену над моей головой. Я бросил разряженные автоматы, схватил автомат спецназовца, залег на пороге и открыл огонь. Одиночными. Еще двое остались на асфальте, а одному я прострелил плечо, но его утащили. В ответ они не стреляли — боялись задеть тех, что внутри. И отступили. Так и не отвязав двоих от ограды.

Потом я говорил с генералом. По телефону.

Те двое, что остались на асфальте были только ранены. Я перебил им ноги. Они шевелились и пытались ползти, тыкаясь в разные стороны, как слепые котята.

Генерал сказал:

— Разреши их забрать. Они же ни в чем не виноваты. Сейчас ведь кровью истекут!

— Тебе их жалко? — ответил я — Ну ладно. Давай так. Я позволю их забрать, но вместо них ляжешь ты. Согласен? Чего молчишь? Куда девалось твое сострадание? А?

— Ладно, я им помогу. Бескорыстно.

Я подошел к окну. Как сейчас помню — двое лежали на асфальте почти рядом, а вокруг расплывалось темное пятно, становившееся все больше и больше, и блестевшее в свете Луны. Я прицелился в голову тому, что был слева и выстрелил. Одиночным. Пуля ушла выше. Со второй попытки его лысая голова треснула, словно арбуз, уроненный на бетон, брызнув в разные стороны своим содержимым. По другому я дал очередь. Бронежилет ему не помог — пуля попала в спину, ниже края жилета, прошла насквозь и вышла из головы, захватив с собой верхнюю часть черепа вместе с фуражкой, которая отлетела метра на два и осталась стоять, как тарелка с кашей. Веселенький этот натюрмортик до сих пор стоит у меня перед глазами. Я снова и снова вижу, как в замедленной съемке — вот я стреляю, затвор отходит назад, пороховые газы выталкивают пулю, и она уходит к лежащему, чтобы разбить ему голову.

Вон они двое, стоят в углу. За своим командиром. Мне даже интересно, как они стоят, ведь ноги-то перебиты? Однажды я даже спросил у них. Не ответили, конечно.

Мне их не жаль, и совесть меня не мучает. Разве только они и есть совесть? Но все они заслуживали смерти. «Дедушки» — за то, что обращались с «духами» как с животными. «Духи» — за то, что терпели. Я тоже заслуживал. Заслуживал, но только до той поры, пока мое терпение не лопнуло. Мы как раз вернулись с постов, пять человек, не считая разводящего, который и скомандовал: «Оружие к разрядке!». Все, кроме меня, отстегнули магазины. Я еще на посту передернул затвор, а теперь опустил предохранитель. Стоял я крайним. Оставалось только повернуться и нажать на спуск. Что я и сделал. По-моему, они не успели даже удивиться, а уж испугаться тем более, как уже были мертвы. Разводящего я оставил напоследок. На десерт. Вы и представить себе не можете, какое это удовольствие — убить своего мучителя. С каким же наслаждением я влепил ему три пули в живот, вспоминая при этом, как он испытывал на мне свои кулаки, не давал спать и заставлял ходить гусиным шагом, пока я не падал. Наверное, он забыл, если долго тянуть даже самую крепкую резину, она обязательно рано или поздно лопнет. А между тем мое терпение не было резиновым. Скорее, бумажным. Вот и дотянул.