Николай Бойков - Залив белого призрака

Финку стало не по себе:

— Куда я попал? Сначала — контрабандисты. Потом подводная лодка. Но корову я видел? Петуху — слышал? Девицы — кабриолетили?.. Индустрий! Выручай! Что тут у вас происходит, люди?

Робот пытался определить, по каким направлениям разлетелись его перышки-блоки. Их надо найти и собрать. Сам он медленно кружил на уровне восьмых-девятых этажей, удерживаемый восходящими потоками. Теперь ему было хорошо видно, что дома — новые. Комнаты — без занавесок и без мебели. Тараканов и мух — нет, им кормиться совсем нечем. Людей нет. Одни только стены рекламных надписей с буквами на пять этажей или на несколько плоских крыш: «Продаются квартиры… Покупайте квартиры… Город — частная собственность… Дорого… Собственность охраняется законом…»

Вертолёты с пулемётами кружили над последней бабочкой. Бабочка металась в потоке пропеллерных струй. Роботы-пулемёты вращались и стреляли, пули ранили облако и угол стены.

Финк увидел марево моря в просвете улиц и устремился туда. От моря тянуло жизнью и волей. «Только море — живое, — вспомнил голос капитана катера. — Море — вот вселенская радость! Оно — настоящая земная жизнь. На минуточку… Ум — агрессивен своей активностью. Агрессия — мускул цивилизации и разрушение старых форм… Война — это следующая ступень мира и только… Резонанс шагающих строем разрушает мост… Ррота — шаг вольно!.. Море — свободно от мысли. В вечности нет смысла… Вечность — это гармония волн…»

Резонатор частоты заурчал голосом Центра: «Финк! Собери свои блоки и не теряй больше! С запчастями на Земле трудно. Береги голову от ударов… Ищи людей! Ищи людей… Ищи лю…»

Перо в воздухе догоняло другое перо… третье…

Пули вошли в тело собаки, но щенок этого не почувствовал — молоко текло струйками, белой и красной…

Вертолёт свистит пропеллерами, вжимаясь меж домов, и медленно опускается на пустую улицу. Пыль поднимается вихрем, срывая листья, отрывая полотнище рекламы от стены высотного здания. Вертолёт опускается вниз, полотнище взлетает вверх, трепещет волнистыми от воздуха буквами: «Город продаётся весь! Посторонним вход воспрещен!»

На углу дома зелёным фломастером по белой краске извивается строчка, как живая сороконожка: «у-бе-га-ай!».

Пляж. Купальный сезон ещё не открыт, поэтому песчаный простор безлюден. Море сверкает бликами само по себе, отдельно, как клавиши робото-инструмента, играя мелодию без пианиста. Только ветер слегка присвистывает шуршаньем песка и моря. Только быстрая ящерка или выскочивший из отверстия скорпиончик мелькнут — и нет их! Только песчинки покачиваются, потревоженные танцем убежавших ножек… Ящерка-а! Скорпиончи-ик! Где вы? А-уу-у? Тссс…

Край земли? Начало великой пустыни? Тссс… — шелестят песок и ветер.

Финк огляделся — куда он попал? Ни один след не тянулся в сторону города.

Посреди этого нечеловеческого безлюдья, как на утонувшей в песке танцевальной сцене, навалена баррикада деревянных лежаков, лодок, водных велосипедов, плакатов с правилами поведения на воде — остров затерянной цивилизации.

На большом щите ярко выделяется фото-реклама: девочка в кукольном платьице наклонилась к букету цветов — ловит запах и улыбается, маленькая принцесса. Финку захотелось увидеть её живой. Он, показалось, даже уловил своими чувствительными датчиками звуки волейбольного мяча, взлетавшего здесь когда-то, над взморьем и многолюдьем, над голосом девочки, сидящей посредине песчаных башенок, стен и мостиков: «Папа! Папа! Я построила город!.. А это будет на-аш дом… Дом — это комнаты людям жить. Много-много детей во дворе… У нас будет наш дом? Это наш город? Во дворе нашем будут качели?»

Финк огляделся — куда он попал? Где эта девочка? Где построенный ею город?

«Ни один след не тянулся по песку от города к морю, — мелькнуло в сознании второй раз, будто он прилетел не на ту планету. — Этот город — он нарисован? Он — на бумаге? Но даже на бумажном эскизе рисуют людей среди линий тротуаров и новостроек?» — Люди-иии! — Закричал он всеми фибрами электронной генерации и прислушался… Его блок регистрации жизни включился в максимальный режим и заурчал, как электрический чайник, призывая садится за стол. Он явно услышал голоса:

— Дама! — Король! — Дама! — Король! — Бита…

Под шаткими сводами острова таинственные, как три арбуза в мешке, сидят три короля: бубновый, червовый, трефовый. У трефового на оголившемся плече (рубаха наброшена небрежно сверху) синеватая наколка — яхта режет профиль волны, разваливая её пополам, а клин паруса уходит, как акулий плавник, под самое горло. Романтика с вызовом хулиганства. Он сказал, почесывая акульи жабры: