Сергей Снегов - Сочинения в 3 томах. Том 2. Диктатор

- Раньше вы не испрашивали приема, Альберт, а просто входили.

- Раньше была война, генерал. Сейчас войны нет, и я прошу разговора не один, а с группой товарищей.

Все это Пеано выложил без тени улыбки на всегда улыбающемся лице. Даже в дни наших неудач на поле боя он не выглядел таким мрачным. Я понимал, что они втроем будут говорить со мной о процессе.

- Говорите, Пеано.

- Говорить будет Сербин. Он убедил нас идти к вам. Он считает, что только вы можете найти выход из нехорошей ситуации.

Слишком многое разделяло нас с Сербиным. Был момент, когда я всей душой ненавидел этого полуграмотного, фанатичного солдата, вдруг выросшего, ничего не смысля в государственных делах, в государственную фигуру. Мы тогда схватились с ним - и я потерпел поражение. История показала, что победа надо мной обернулась в конечном итоге благом для всех нас, а не бедой, как я страшился. Но все же воспоминание о той борьбе не создавало потребности в дружбе. И я сказал, пожав плечами:

- Сербин, вы просите у меня помощи, хотя еще так недавно…

Он поспешно прервал меня. Он не хотел возобновлять старые схватки. Не уверен, что он так же хорошо помнил их, как я. Почти мольба появилась на его сером лице.

- Генерал, что было, то было. Только вы можете сейчас, никто другой. Прикажите только, все исполним!

И лицо Сербина, и его слова, и страсть, вдруг прозвучавшая в голосе, так не вязались с нашими прошлыми отношениями, что у меня невольно вырвалось:

- Какие приказания? Чего вы хотите?

- Генерал, полковник сходит с ума, надо его спасать, - скорбно вымолвил Сербин. - Каждый день толкуем в охране, теперь с начальством посоветовались… Один вы можете выручить…

- Объяснитесь подробней, - приказал я.

Нет нужды излагать все, что наговорил Сербин. Важным было лишь то, что солдаты охраны Гамова - Сербин, Варелла с товарищами - и друзья их в обычных войсках испугались за Гамова. Что Гонсалес ненормален, сомнений не было, не может человек, долгое время сеявший вокруг себя смерть, остаться в здравом уме. Но о расстройстве ума у полковника никто и не подозревал. Однако только помрачение сознания может объяснить поведение Гамова в последние дни. Он ведет себя странно и дома. Все свободное время ходит по комнате - раньше или сидел за столом, или, уставая донельзя, ложился на диван и сразу засыпал - и разговаривает с собой, да так громко, что из другой комнаты слышно. Вечером спрашивал себя: «Да как он это выполнит? Какие возможности?» Я зашел к нему, рассказывал Сербин, говорю: «О чем вы, полковник?» Он засмеялся - все, мол, думаю, вот приговорит нас Гонсалес к смерти, а как проведет? Силами своих судейских офицеров? Не такая уж сила. Надо посоветоваться с ним. И снова засмеялся. И глаза чудные!

- Сходит с ума, - повторил Сербин. - И ребята такого же мнения. Надо прекратить процесс, пока вовсе не спятил полковник. Ребята меня послали к вам. Арестовать Гонсалеса, такая просьба. Прикажите - мигом засадим в такую тюрьму, чтобы и сам забыл, где он.

- Дело не в Гонсалесе, а в Гамове - это значительно хуже, - сказал я и обратился к Пеано и Каплину: - Ваше мнение, друзья?

Пеано считал, что его старый друг Гонсалес готовит смертный приговор себе, а следовательно, и Гамову. Он уже давно вынашивает план расплатиться собственной жизнью за все то зло, что причинил множеству людей, когда командовал террором.

- И вас он не пощадит, Семипалов. Вы фигура гораздо крупней, чем он, следовательно, и вины на вас больше, чем на нем. Вспоминаю, в самом начале нашего правления он как-то признался мне, что придет час расплачиваться кровью за свои грехи. Я расценил это как неверие в нашу победу, от торжествующего врага пощады не ждать. Но, уверен сейчас, он предвидел расплату и после нашей победы. Надо принимать меры.

- Те меры, о которых просит Сербин?

- Генерал, - горячо сказал Пеано, - в войну я верно подчинялся вам. Гамов руководил нами всеми, но моим подлинным начальником всегда были вы. Я сочту себя подлым предателем, если оставлю вас на расправу. Армия в моем распоряжении, я подниму ее, когда вы прикажете.

- И даже арестуете Гамова, если я прикажу?

- Арестую и его, если не будет другого выхода. Армия всегда была покорна Гамову и вам. Но сейчас она не понимает Гамова, его поступки не одобряются. Мы объявим его больным, изолируем, пока он воротится в нормальное состояние. Предвижу в армии взрыв, если Гонсалес объявит фанатичный приговор. Армия не потерпит казни того, кто привел ее к победе.