Автор неизвестен - Путешествие капитана Самуила Брунта в Каклогалинию, или землю петухов, а оттуда в Луну

Небо здесь всегда ясно; никогда не затмевается оно громовыми тучами. Тихие зефиры играют листочками и сопровождаются прельщающим пением птиц прекрасных. Моря здесь никогда не возмущаются бурею, и пловцов своих страшными валами не угрожают погибелью. Эол и со всеми запальчивыми своими детьми изгнан из сей блаженной страны, и только лишь самые тихие ветры по наполненному приятным запахом воздуху развевают. Одним словом, все являло чрезмерную красоту, и кажется, что природа все свое совершенство в сих местах истощила, и сама тем веселится.

Таковым приятным запахом, распространенным по сему, так сказать, земному Раю, приведен был мой дух в такую силу, и сими всюду представляющимися красотами столь прельщен, что я, исполнясь восхищения, возопил: «О, Источник премудрости! вечный Свет всех миров! С каким благоговением могу изобразить Тебе благодарение души моей? Кто, зря здесь красоты Твоего создания, действие единого Твоего слова, не признает бесконечной Твоей власти, всеведения и неизреченного милосердия? Чьи уста не возвестят хвалу Твою? Какое жестокое сердце не воспалится Твоею любовью, о, предвечный Создатель мира! Умилосердись над слабостями моими; и когда не могу воздать Тебе достойную милости Твоей благодарность, то оправди искреннее движение моего сердца, коего никак выразить не в состоянии».

Между тем, как я говорил сие на Каклогалянском языке, подошел ко мне Волатилио и сказал: «Пробузомо! Как может тленная тварь воздать достойную благодарность предвечному Существу? Итак, да принесем Ему таковую, которая от сил наших зависит.

Добродетельные наши поступки изъявят наше благодарение; взаимная любовь должна сообразоваться с милосердием Божиим, и мы ничем иным не можем пред сим высочайшим Существом любовь нашу засвидетельствовать, как когда смертным, сколь ни много бы от нас и между собою они разнствовали, творим дела, воле Божией угодные. Я весьма радуюсь, что в мнении моем о тебе не обманулся. Я по жизни твоей при толь испорченном и беспорядочном дворе узнал, что ты почитал только одно высочайшее Существо; и сего-то ради избрал тебя товарищем в сем никем не воображаемом путешествии, лаская себя надеждою, что небо дарует мне благословенный в сем предприятии успехе, зря в путешествии моем такового спутника. Я должен ко стыду нашего народа сказать, что мы Божество признаем только едиными словами, а делами своими совсем тому противное показываем. Мы знаем, что сие Божество есть чистота непорочная и правосудие высшее, и что в жизни нашей должны святым свойствам Его последовать, когда хотим получить Его к себе милость и защищение; однако, невзирая на сие, делаем совсем тому противное, как будто было то путем, ведущим нас к блаженству».

Но как мы почувствовали голод, то спустились с горы, у подошвы которой, нашед великое множество оливковых, грушевых, абрикосовых, цитронных и других дерев, утолили несколько свой голод сими плодами; после чего сел я опять в колясочку, а Волатилио пошел наперед, и старались найти жителей сего места. Мы поднялись наверх столь высоко, сколько нужно было для удобнейшего обозрения сей земли.

Спустя несколько часов усмотрел Волатилио один дом, который был столь велик и высок, что я, имея не столь быстрое зрение, как Каклогаляне, почел оный горою. Я объявил ему мое мнение, однако он меня уверил, что я в том обманывался. Мы продолжали наш путь и наконец опустились неподалеку от сего дворца. Я могу назвать сей дом таким именем в рассуждении огромности и великолепной архитектуры оного. Нас усмотрели еще далеко; почему множество народа нас, а особливо меня, окружили. Исполинный рост сих жителей привел как меня, так и бывших со мною Каклогалян в немалый страх.

Они были различной величины, от тридцати до полутораста футов. Некоторые из них были столь же толсты, сколько и высоки; другие имели надлежащую пропорцию, а иные были как сосны, немногим толще меня, но высотою футов во сто.

Я вознамерился скрыть сколько возможно мой страхе и, вышед из моей колясочки, отдал всему собранию поклон; однако в то самое время приметил, что чем ближе я к ним подходил, тем далее они от меня отбегали и, как свеча от движения воздуха, от меня уклонялись.

Когда я останавливался, то и они то же делали. Я удивлялся их образу и всему тому, что в них усматривал; но всего более удивило меня, когда я увидел, что один из самых больших сделался самым малым карлою и, не имея крыльев, полетел вверх, ухват я притом в каждую руку за волосы по одному величайшему исполину.