Елена Сола - Остров Веры

Крауз уверенно зашла в кабинет к боссу, громко поздоровалась и, не дожидаясь приглашения, прошла вглубь просторного помещения. Посередине офиса, у панорамного окна стоял большой мольберт, за которым творил художник. В перепачканной краской футболке он сидел в инвалидной коляске с большими черными колесами. Это был Таксист. Голова Таксиста была перевязана, но выглядел он достаточно бодро для человека после ранения. Таксист был сосредоточен и даже не взглянул в сторону вошедшей дамы. Карл Иванович стоял рядом с художником, наблюдая за процессом. Его внимательные глаза, не отрываясь, следили за кистью. Доктор Эмма остановилась рядом, ожидая указаний босса. Она с удовлетворением отметила про себя, что видения Таксиста в некотором роде сбылись. Только в инвалидной коляске с пробитой головой сидит он сам, а не доктор Эмма. Насколько же непредсказуем человеческий мозг, заранее выдавший информацию-предупреждение Таксисту в столь странной форме. В совпадения доктор не верила. Наконец Карл Иванович подал голос:

— Как вам картина, Эмма? — спросил он, указывая на холст.

На картине были изображены здания Москва-Сити, в точности как за окном.

— Разве это не прекрасно? Эти небоскребы — триумф человеческого гения. Что же вы молчите? Вам нравится?

— Я не разбираюсь в живописи, Карл Иванович, — невозмутимо ответила Крауз.

— В живописи не надо разбираться, живопись надо чувствовать. Рукой художника движет сам Творец.

Карл Иванович с сожалением посмотрел на коллегу. Похлопал по плечу Таксиста, что выражало его особое расположение, и пригласил Эмму пройти за ним к столу. Выражение его лица приобрело жесткость.

— Какие новости? Докладывайте.

— Утренним рейсом из Берлина прибыл наш агент. Здесь экспериментальная формула препарата DH и подробная технология изготовления.

Доктор Эмма протянула пластиковую папку:

— Тут подтверждение, что препарат является сильным стимулятором мозговой деятельности.

Карл Иванович чуть смягчился.

— Давайте, давайте сюда, — сказал он нетерпеливо, почти вырывая из рук доктора цифровой носитель и листки.

В стене за креслом отъехала панель, которая обнажила большую металлическую дверь сейфа с мощными ручками и электронным цифровым дисплеем. Карл Иванович набрал код и открыл сейф. Аккуратно двумя пальцами извлек из него темно-коричневый пузырек.

— Изначально DH разрабатывался как средство для мобилизации и усиления умственных способностей, но давал побочные эффекты, за которые его и назвали drug of happiness, или таблетка счастья, — продолжила Эмма.

Карл Иванович встряхнул пузырек, словно пытаясь убедиться, что его содержимое на месте. Пройдоха Кипер сохранил одну капсулу, дав вместо нее Антону обычный аспирин. Ай да Кипер! При том что Кипер обвел его вокруг пальца, Карл Иванович не держал на него зла. Он знал, что рано или поздно судьба вновь столкнет их, и уж в следующий раз он будет точно знать, с кем имеет дело.

«Где же сейчас неуловимый Франц Адамович? Вырваться из рук Таксиста — это ж надо в рубашке родиться!» — подумал Карл Иванович, но вслух произнес:

— Молодцы. Отличная работа. Белич, сам того не подозревая, расставил наших агентов по нужным лабораториям США и Европы.

Затем он взял у доктора Эммы принесенные ею материалы и вместе с пузырьком убрал в сейф.

— В последнем деле Белич оказался слишком прытким. Жаль, пришлось с ним распрощаться, — сказала доктор Крауз.

Карл Иванович невольно покосился на Таксиста.

— Не беспокойтесь, он нас не слышит, — перехватив его взгляд, улыбнулась Эмма.

Если, конечно, можно было назвать улыбкой выражение лица, когда растягивались в стороны ее тонкие губы и глаза застывали в странном прищуре. Такая улыбка длилась секунды, и лицо быстро восстанавливало прежнее холодно-отстраненное выражение.

Таксист продолжал творить, не обращая внимания на собеседников.

— Не слышит? — переспросил босс.

— Он спит. Да, он спит и видит прекрасный сон, что он художник. Впрочем, когда проснется, он сам расскажет про свои сны.

Босс снова покосился на Таксиста, но ничего не сказал. Он никак не мог привыкнуть к этому странному человеку, которого выбрала доктор для экспериментов. Но он доверял Эмме, почти как самому себе. Наверное, в глубине души он чувствовал ее почти животную привязанность. Ощущал ее безоговорочную готовность на самопожертвование ради него, или ради науки, или ради того и другого вместе. Преданность, граничащая с маниакальной жертвенностью, подкупала Карла Ивановича в этой наголо стриженной жесткой женщине. Только при ней он мог быть самим собой. Только ей он мог доверить свои сомнения.