Грег Кокс - Планета обезьян. Война

– Мы должны выступить сегодня вечером!

– Сегодня вечером? – запротестовала Озеро, сидевшая рядом с Голубоглазым. – Ты с ума сошел?

«Сколько еще мы можем ждать? – жестами показал Снежок. – Люди приближаются. Они не остановятся, пока не убьют нас всех!»

Было очевидно, что события этого дня и злобные слова Рыжего потрясли молодую гориллу сильнее, чем ожидал Цезарь. Голубоглазый наклонился, чтобы ободрить обезьяну, и успокаивающим жестом положил лапу ему на плечо.

– Снежок, – начал он.

Тот отстранился от Голубоглазого, отклоняя попытку примирения. Лука сердито заворчал на своего протеже, который позорил его перед всем советом. Голубоглазый был сыном и наследником Цезаря, и проявлять неуважение подобным образом не подобало.

Но Снежок не мог сдержать себя.

«Его здесь не было, – сказал он с помощью языка жестов, указав на Голубоглазого. – И он не знает, как здесь было тяжело!»

Цезарь нахмурился. Голубоглазый проявил себя в битвах против людей и против повстанцев Кобы. Цезарь знал, что его сын прекрасно осознавал опасность, которую представляли собой люди. Однако он придержал язык, не желая вступать в драку вместо Голубоглазого. Его сын заслуживал права ответить на вызов Снежка самостоятельно.

«Я знаю, что ты напуган, – жестами ответил Голубоглазый. – Как и все мы, но мы всё спланируем заранее».

– Если мы пойдем, – сказал Цезарь громко.

Все посмотрели в его сторону. Голубоглазый был явно ошарашен тем, что отец так резко перебил его. Разочарование проявилось на его лице. Цезарю стало больно от его реакции, но он почувствовал необходимость сказать кое-что еще, пока все не зашло слишком далеко. Он уважал советы и увлеченность сына, но это решение не могло приниматься быстро и в конечном итоге должно быть принято им.

Придет день, когда Голубоглазый станет вожаком обезьян.

Но не сегодня.

– Вас там было всего четверо, сын, – попытался объяснить он. – А нас здесь – сотни.

– Ты сказал, что это опасно, – добавил Морис. – Особенно пройти мимо людей при выходе из леса.

Перспектива возглавить многочисленный исход обезьян, включая самок и детей, старых и ослабленных, из безопасности леса, была весьма устрашающа, несмотря даже на обещание более безопасного места в конце путешествия.

– Доверься, мне, отец, – голос Голубоглазого звенел от напряжения. – Этот риск того стоит.

«Возможно», – подумал Цезарь. Да и оставаться на старом месте тоже было очень рискованно.

Голубоглазый обратился к Корнелии, сидевшей рядом с мужем.

– Мама?.. Что ты об этом думаешь?

«Если ты веришь в это место, – ответила она жестами, – то я тоже в него верю. Но твой отец прав. Мы должны внимательно все обдумать».

Надо отдать ему должное, Голубоглазый согласно кивнул, без возражений принимая ее точку зрения. Цезарь воспринял это как еще одно доказательство того, как сильно повзрослел его сын за эти годы. Выражение его лица смягчилось, и он обратился к совету.

– Мы прошли через многое. Но сегодня… мой сын принес нам надежду.

Он неторопливо прошел вперед и, нежно улыбнувшись, положил руку на голову Голубоглазого. Ему не хотелось, чтобы эта распря продолжалась между ними, бросая тень на столь долгожданное возвращение домой его сына.

– Так приятно тебя видеть, – от сильного чувства у вожака перехватило горло, и голос дрогнул. – Я очень горжусь тобой.

Он надеялся, что Голубоглазый никогда в этом не усомнится.

Ритмично били барабаны, перекрывая рев водопада; сумерки опустились над лесом, раскрасив горизонт яркими оттенками лилового и малинового. Все население крепости, молодежь и старики, собралось на берегах реки, чтобы попрощаться с теми, кого убили люди. Барабанщики стучали по инструментам руками и ногами, как будто это было биение тех сердец, которые остановились навсегда. Плакальщики пели в ритм с барабанами. Дикие цветы украшали тела павших, лежавшие на больших неосвещенных деревянных помостах. Шимпанзе, гориллы, орангутанги и бонобо покоились вместе, так же как и жили.

В отличие от людей, обезьяны все еще вынуждены были разделяться по видам, противопоставляя один вид другому. Иногда Цезарь думал, что объединялись они только из-за того, что боролись с общим врагом. И молился, чтобы разделение на виды прекратилось, когда человеческая угроза исчезнет.

«Вместе обезьяны – сила».

Сопровождаемый друзьями и семьей, Цезарь печально смотрел на то, как несущие факелы обезьяны подошли к помостам, которые были больше, чем ему бы хотелось. Десятки обезьян ждали, когда приближающийся огонь поглотит тела. Трагическая потеря обезьяньих жизней внушала Цезарю отвращение.