Валерий Строкин - Флибустьеры [СИ]

— Капитана на рею! Пиастры! Пиастры! Полундра!

— Уберите птицу! — рявкнул Власов, сбивая с плеча орущего попугая.

«Итак, дядя начал действовать», — радостно подумал я.

Власов тяжело уставился на меня.

— Что скажешь, инструктор?

Моя рука нестерпимо зудела под бронзовым скифским браслетом. Я просунул под него пальцы и скреб кожу ногтями. Не помогало — зуд не исчезал. «Осталось подцепить какую-нибудь тропическую болезнь, типа бери-бери».

— Твой дядя шутник, да? Но племянника он ведь не оставит, иначе злобные пираты его разорвут руками и растерзают зубами на мелкие клочки. — Взгляд Власова упал на злополучный браслет.

— Вот, она — путеводная нить Ариадны. Я знал, что он не простой. Снимай. Когда увижу твоего дядю, Артура Львовича, заставлю сполна ответить за глупую шутку. Снимай! — Стальные пальцы полковника обхватили мое запястье. — Снимай браслет, говорю тебе.

— Я не могу.

Власов дернул меня за руку, я пихнул его в грудь.

— Снимай! — прорычал Черный Человек.

Зуд под браслетом усилился, стал невыносимым. Власов тянул меня за кисть, вцепившись в браслет.

— Жжется, сволочь, — прошипел Власов.

Внезапно браслет начал сползать с руки.

— Ага! — обрадовано воскликнул Власов.

Я дернул руку, браслет соскочил с кисти и остался в руке полковника. По инерции я отлетел к борту. Ударившись спиной о невысокий борт, я перелетел через него и упал в воду. В тот миг, когда я падал, вспыхнула ослепительная вспышка. В мертвенно-бледном свете я отчетливо разглядел злые серые глаза Власова, его озабоченно нахмуренный лоб; растянутые, бледные лица солдат; глупую и довольную улыбку сержанта; попугая, сидящего на его саженном плече, распахнувшего крылья и самозабвенно орущего:

— Пиастры! Пиастры!

Такое бывает, когда вспыхивает магний фотокамеры и яркая белая вспышка на миг останавливает движение и следовательно жизнь, чтобы позже втиснуть мертвый фрагмент — черно-белое фото — в памятный альбом.

Я погрузился в воду и тьма поглотила меня…

…Когда я вынырнул, шумно отплевываясь от воды, никакой пиратской гавани не было. Впереди, объятая алым пламенем, горела дача. Я почувствовал под ногами дно и выбрался на островок. Там стояла покинутая пустая палатка. Я заполз в неё и устало закрыл глаза.

«Золото конкистадоров накрылось. Правительство и банки получат фигу с маслом, а не золото инков и тольтеков. Халявы не будет, бесплатный сыр бывает только в мышеловке, что и требовалось доказать», — думал я и улыбался, прислушиваясь, как ревет пламя охваченной огнем дачи. Где-то вдали завыли пожарные сирены. «Дядя уел чиновников и разведчиков. Спасибо, что и про меня не забыл. Интересно, куда вы, Артур Львович, отправились? Когда мы встретимся?» — я провалился в сон.

Дядя смылся, исчез, пропал, лег на дно и затаился, навострил лыжи в неизвестном направлении, сгорел в лаборатории. В последнее предположение не верю… Но оно устроило правительственных чиновников — несчастный случай во время лабораторных экспериментов, где полностью игнорировалась техника безопасности. То есть сам виноват.

Власов и его люди сгинули в иномирье. Впрочем, сгинули — сильно сказано, такие люди так просто не пропадут. Думаю, они нашли и получили то, о чем мечтали. Не удивлюсь, если окажется, что Власов стал губернатором Панамы, а сержант заведует Ямайкой и экспортом табака и рома в Европу…

Я вернулся. Вопрос о везении остается открытым — целый год меня мурыжили по всевозможным секретным и несекретным инстанциям, даже больницам, пробовали метод кнута и пряника, глубокого гипноза, надеясь выведать секреты дяди. Конечно, ничего нового про дядю и про его работы никто не узнал. Мои фантастические рассказы пришили к полузакрытому делу и превратили в суровую прозу.

Коммивояжер — Зубрик Валентин Самуилович — любил, встречаясь со мной, повторять, что истина где-то рядом. Может, оно и так, только попробуй рассмотри её, такую маленькую. Ни специальные комиссии, ни напичканные в меня новейшие стимуляторы и наркотики по развязыванию языка и переплетению мозговых полушарий, ни профессор Любомудров не смогли разглядеть и отыскать спрятанную во мне истину.

Меня неохотно отпустили и оставили в относительном покое. Хорошо, что после всевозможных исследований и процедур я не угодил на «девятый километр», где стоит желтый дом. С меня взяли клятву о том, что я не буду разглашать сверхсекретную государственную тайну под кодовым названием «Флибустьеры». А кто поверит, попробуй я утверждать такое? Никто. Возьмут под белые рученьки и приведут в палату номер шесть. Люблю классику!