Петр Ингвин - Смыжи [СИ]

Сейчас его работы находились на стадии рассмотрения. По некоторым уже велись работы, готовились эксперименты. Через несколько лет ученые докажут правоту Чайкина либо полную несостоятельность его выкладок.

Но о результатах он, к сожалению, не узнает.

Кстати, никаких Джонов в обозримом прошлом Чайкина, включая детские прозвища, не выявлено. Этот факт тоже остался загадкой.

Решение об уничтожении Зайцевского наследия висело над головой Дамокловым мечом, и все больше ответственных лиц склонялось к решительному варианту. Пора определяться и Гавриле Ивановичу. Каждая минута промедления приближала к страшным последствиям. Их, ужасных и катастрофических, может не быть, но разве кто-то гарантирует, что ничего хуже не произойдет?

Опыт говорил, что ситуация всегда меняется от плохого к худшему.

Гаврила Иванович дернулся от странного звука и хмуро усмехнулся: это пальцы машинально барабанили по подлокотникам кресла, как недавно у стотридцатилетнего Сальера. А ведь годков-то в два раза меньше.

Нервы. Несмотря на все достижения науки и усилия поумневшего организма.

Природу не обманешь.

Мысли вернулись к необъяснимым событиям, добавившимся утром к Эвересту прежних. Едва проснувшись, Андрей и Милица, каждый втайне от другого, запросили запись о том, как прошла ночь. Странное совпадение. Гаврила Иванович связался с каждым из них. Оба рассказали один и тот же сон.

Сон, похожий на явь, толкал их друг к другу.

Если сон — дело чьих-то рук, то этот кто-то играет на руку Гавриле Ивановичу. Кто? Подсознание молодых людей? Само собой. Но оно не умеет посылать видения. Еще вариант: смыжи. То есть, неведомые пришельцы или искусственные создания, устроившие всю эту чертовщину. Сразу вопрос: зачем?

Ответа нет.

Вновь вспомнились труды Чайкина, над которыми тот работал в последнее время. Мелькнула мысль, поделиться которой с кем-то по работе значило убедить в неадекватности или начавшемся маразме. И Гаврила Иванович связался с Горбовским.

— Привет.

Павлик поднял удивленный взгляд.

— Что-то случилось?

— Нет. Пока нет. Захотелось поговорить.

— Я не лучший выбор для этого, у меня рык уже удается лучше многих слов. Но спасибо, что не забываешь. — Павлик сидел в гудящей от ветра палатке, из плохо закрытого проема задувало, ткань ходила ходуном. — Что сейчас читаешь?

Надеется, что его новую книгу?

— «Братьев Карамазовых».

Горбовский поморщился:

— Это чье?

— Не знаешь Достоевского?

Он же закончил Литературный. Или теперь Федора Михайловича не изучают? Или Павлик издевается?

— Почему я обязан всех знать? — возмутился тот с показным пылом, и стало ясно, что действительно издевается. — Я писатель, а не читатель. «Братья Карамазовы». Фу. То ли дело мои «Полночь. Средневековье», «Необитаемый континент» или «Гулливер среди лилипутов».

— «Гулливер» не твой.

— Ну чего ты придираешься к словам? Пусть «Муха в комарином рое», смысл ведь тот же? А тут: «Братья Ка-ра-ма-зо-вы». Жуть. Что за название, кто такое в руки возьмет? Где посыл, или, на худой конец, красота или дерзость звучания? Брр, сказанул же: «красота на худой конец». Вот и «Братья Карамазовы» из той же серии, сплошное «брр». В общем, где в названии интрига, где завлекающий крючок? Я же не пишу «Сестер Кочумазовых», хотя мог бы. И сюжет, кстати, давно готов. Живут-бывут три сестры. Одна мечтает накормить весь мир, вторая — одеть, третья — переспать с правителем и залететь от него. Еще там будет сватья, мудрая баба, которая в силу профессии разбирается в людях, понимает, в чем общее благо и личное счастье, и всеми силами не допускает третью, ветреную девку, до царя. Ну, дальше, как положено — скандалы, интриги, расследования, показывается все, что скрыто… Не буду пересказывать целиком, но у третьей все получается. Конец. Мораль: «Историю пишут победители».

— Если выкинуть мораль, то сказку с таким сюжетом уже написал Пушкин.

— Да хоть Атомнобомбин-Пистолетов. И ты сам хоть понимаешь, что сказал? «Выкинуть мораль»! Ее и выкидывали веками, и читали после этого люди куцые истории с перевернутым смыслом про благородных разбойников, грабителей и убийц, и про заботившихся о семье мафиози, и про хороших мстителей, пачками убивавших плохих представителей закона. Если мститель хороший, а представители закона плохие, то не мститель хорош, а закон плох. Всегда и всюду дело именно в морали. Убери ее — и получится то, что было раньше. Писатели — главные бойцы на этом фронте. Прежде, чем вызвать клавиатуру, нужно решить для себя: а я — на чьей стороне, за кого воюю? Станут ли люди лучше, когда прочтут мою книгу? — Горбовский помолчал. — А твой Пушкин — сволочь. Встречу — убью.