Дмитрий Леоненко - Жало [СИ]

- Овода.

Э.

Кажется, я сегодня перекрываю норму по тупости.

- Я что-то не понял... Что это за место?!

Ханна снова вздохнула.

- Это - Эквестрия спустя двести восемьдесят миллионов лет после первой проекции Жала.

Не, реально. Двадцать минут назад я думал, что охренеть еще больше будет невозможно?

Кажется, снизу только что постучали.

- Солнечный ветер сдул в космос значительную часть атмосферы, - не дождавшись моего ответа, снова заговорила Ханна. - Почти вся атмосферная вода захвачена ледниковой шапкой, круговорот воды между солярным и терминаторным океанами прервался, и меридиональный пролив пересох, - она обвела пейзаж рукой. - Эрозия уничтожила горы, в солярном циклоне почти не осталось влаги. Даже бактериальные колонии вымирают. Лишь расщепление молекул воды поддерживает уровень кислорода в атмосфере. Скоро масса ледника и либрационные возмущения выведут планету из равновесия, ледник сместится в подсолнечную зону, на короткое время заработает тектоника, и Эквестрия снова оживет. Но все следы того, что когда-то она была центром человеческой цивилизации и изучения конструкта, окажутся недоступны, похоронены под миллионами тонн отложений и развеяны в планетарной коре. Ниже даже чувствительности Жала.

Я отшатнулся.

- Что?! Ханна, как... откуда ты все это знаешь?

- Жало воспринимает. Анализирует. Каждая волна, отразившаяся от твоего тела, каждый электрон, испущенный и поглощенный его атомами, каждое перераспределение массы - все воспроизводится и регистрируется здесь, в замкнутости, записывается на стоячие автоусиливающиеся волны. Можно делать выводы. Можно понять очень многое, Костя. Особенно за бесконечное время. Можно воссоздать очень многое. И многих.

Меня прошибло холодным потом. Ноги вновь подогнулись.

Кажется, три минуты назад я думал, что больше охренеть уже точно-точно невозможно?

Не, ну это уже тенденция.

- Двести... восемьдесят миллионов?

- Двести восемьдесят миллионов триста пятьдесят четыре тысячи семьсот четырнадцать лет, двадцать суток, шесть часов, пятьдесят три минуты и шестнадцать секунд на момент, когда ты закончил фразу. Это если тебе очень важна точная цифра, - сухо сообщила Ханна.

Я как-то пропустил мимо ушей.

- Что... А что сейчас с Землей? - из тысячи вопросов, вертевшихся на языке, этот почему-то подвернулся первым.

Ханна улыбнулась. Улыбка вышла какой-то растерянной.

- Костя, блин. Слова "сейчас" и "Земля" в контексте нашего диалога - они, если честно, хреново сочетаются.

Вот теперь я и вправду уселся на песок. На случай, если, как девчонка, хлопнусь в обморок.

- Разъясни.

- "Сейчас" здесь нет никакой Земли. И никогда не было. Как и Эквестрии. А вот если ты хочешь спросить, что случилось с Землей в те же сроки - тогда затем ты и здесь, чтобы мы с тобой создали ответ на твой вопрос.

Не. Кто-то сошел с ума. Я? А может, все проще? Может, на Ханну плохо подействовали простреленная рука и второе по счету межпланетное путешествие? Может, ее собственный разум, как там она выразилась? Утратил стабильность?

Не. Конечно, очутиться в голой пустыне с сумасшедшей на руках - приятного мало.

Но почему-то мне очень так хотелось поверить в эту версию.

Правда, в зеленых глазах не было безумия.

А о том, что в них было - мне вот реально не хотелось задумываться.

Если бы меня кто-нибудь спрашивал.

- Здесь - это где? - пробормотал я непослушными губами.

Ханна почесала затылок.

- Наверно, так будет быстрее.

Рев.

Грохот дождя и звук выстрелов. Девичий стон и гул моторов. Лязг металла и грохот камнепада. Все - наложенное само на себя, слившееся в какафонию, ревущее, грохочащее, усиливающееся в свирепом крещендо...

Свет.

Пламя земного солнца и золото эквестрийского светила. Лампы на улицах Праги и оранжевый шар взрыва. Прожектора вокруг Жала и фонари на кронштейнах дронов. Все - нестерпимо яркое, горящее все сильней и сильнее, выжигая глаза, выжигая мой мозг...

Лабиринт.

Женские лица и камни древней столицы. Миллионы оранжевых контейнеров, тысячи дронов в камуфляже, сотни Ханн и Кэт. Все мчится на меня с немыслимой скоростью, скручивается, сжимается, растет, искажается, выворачивается наизнанку, обращается в зеркала и пещеры, миллиарды ходов и зеркальных шаров, все кипит, сливается и разделяется бессчетным множеством теней, машин и людей...

Вспышка.

Выжигающая, кажется, сами мысли.

Ветер - холодный. Песок - шершавый. Мышцы - сведены судорогой.