Лайон де Камп - Единорог Эвдорика [сборник litres]

Толпами в Нью-Йорке, как и в Филадельфии, двигали вовсе не возвышенные идеи или страсть к свободе. Они взбунтовались, потому что им запретили курить в общественных местах.

Те же четверо, что много лет назад собирались в комнате профессора Лечона в Пенсильванском университете, встретились снова. Фред Мерриан сильно загорел и высох, но стал не так резок в суждениях. Режим Ланкастерского лагеря едва не свел его в могилу, но он закалился внутренне.

– В последних новостях по радио передавали, – сказал он, – что второй гарнизонный корпус отступает через территорию России.

– Верно, – сказал Доулинг. – Когда их перебросили из Европы, чтобы использовать против нас, Европа взбунтовалась.

– Разве не здорово? – сказал Мерриан. – Когда мы избавимся от них, мир станет чище и лучше. – Он посмотрел на часы. – Мне пора бежать. Все, кого я знал, хотят потыкать в меня пальцем и убедиться, что я жив.

Когда Фред ушел, Тадеуш Лечон (он был теперь очень стар) сказал:

– Мне не хотелось вновь лишать его иллюзий. Вы ведь его знаете. Мир вовсе не станет чище и лучше. Останется все тот же старый мир, которым будут править прохиндеи вроде вас двоих.

– Если мы от них избавимся, – возразил Доулинг. – Они все еще удерживают Австралию и большую часть южной Азии. На мой взгляд, это означает несколько лет войны. И если мы избавимся от бозо, многими странами станут управлять бывшие «ищейки», что станет не очень-то большим улучшением.

– Интересно, почему они так легко потеряли власть? – спросил Артур Си. – Еще месяц назад один человек с автоматом мог бы разогнать большую толпу.

– У самих бозо на это не хватило духу, а «ищейки» не захотели вмешиваться, – ответил Доулинг. – Так что некому оказалось стрелять из автомата. Но все равно странно. Скажите, профессор, почему они смогли победить нас двадцать лет назад, а мы победили их сейчас, когда они, по меньшей мере, столь же сильны, а мы гораздо слабее, чем тогда?

Лечон улыбнулся.

– Читайте историю, джентльмены. То же самое случилось со спартанцами. Помните, когда их разгромил Эпаминонд? А почему? Они тоже были суровыми воинами. А раз так, они не были приспособлены жить среди цивилизованных людей. Цивилизованные люди всегда более или менее коррумпированы. А народ воинов отличается жесткой дисциплиной и слишком высокими стандартами поведения. До тех пор, пока они замкнуты на себя, они непобедимы. Смешавшись же с цивилизованными людьми, они при контакте с ними коррумпируются.

Когда люди заболевают неизвестной болезнью, они очень сильно от нее страдают, потому что не имеют к ней иммунитета. Мы, начав с небольшой коррупции, приобрели к ней иммунитет, словно это обычная заразная болезнь. Центавриане же не обладали такой защитой. Подвергшись искушению, они, хотя и были морально много выше нас, пали гораздо ниже.

С ними произошло то же, что и со спартанцами. Когда их правительство призвало их на войну для сохранения власти на планете, большинство из них оказалось чрезмерно подкупленными цивилизованными людьми, чтобы подчиниться. Поэтому центаврианское правительство, обладая наиболее мощной военной машиной на планете, не имело в достатке людей, чтобы пустить ее в ход. К тому же многие из тех, кто вернулся, были или развращены беспутной жизнью, или оказались совершенно ненадежными «ищейками», чья лояльность к хозяевам обернулась презрением к ним.

Аристотель, в своей «Политике», очень давно писал на эту тему. Если я правильно помню цитату, она звучала так: «Милитаристские государства способны существовать только до тех пор, пока они ведут войну, и разваливаются, едва завоевательные походы заканчиваются. В мирное время их металл ржавеет; виновна же в этом общественная система, которая не учит солдат тому, чем им заняться, когда они не на посту».

Все это, конечно, не вернет людей, которых центаврианцы убили, и не даст глаза тем, кого они ослепили. Мысль Аристотеля, если они верна, не повод для благодушия. Впереди нас ждут тяжелые годы.

Но для историка вроде меня они будут интересными, если рассматривать их в отдаленной перспективе. И в какой-то мере приятно сознавать, что ошибки, сделанные моими соплеменниками, хотя и прискорбные, на деле создают им некоторую защиту.

Читайте свою историю, джентльмены. Звуки всегда отличаются, но ноты, как я однажды отметил, всегда одни и те же.