Когда он добрался наконец до выводов, ниже этажом вышла из своего кабинета Света Коновалова. Едва она шагнула в коридор, как на нее надвинулась вдруг огромная тень, и натужный голос человека, несущего тяжелый груз, заставил ее вздрогнуть и отшатнуться:
— Девка! Посторонись! Зашибем!
Света прильнула к стене. Мимо нее широким напряженным шагом прошли двое крепких бородатых мужчин с большими тюками на плечах.
Света так растерялась, что даже толком не успела заметить, куда делись эти двое: то ли подались к выходу, то ли направо к лестнице. Однако остался в душе неприятный осадок: смутное, тревожное воспоминание о каком-то подвохе. В чем был подвох: в одежде ли незнакомцев, в интонации ли голоса, — никак не припоминалось.
Наконец Света вспомнила, что оба незнакомца звонко скрипели начищенными до вороненого блеска сапогами.
— Извините, вы тут двоих мужчин — таких… плечистых, с тюками, не видели? — спросила она у пожилой вахтерши.
— Да нет, не приметила чтой-то… Мало ли ходят, — безо всякого интереса ответила та.
— Но вы же, наверно, помните, хотя бы примерно, кого сегодня пропустили?
— А кто „фотку“ показал, — так вахтерша называла пропуск, — того и пропустила. Мне-то что? Я им в глаза не смотрю.
Сонное равнодушие вахтерши успокоило Свету Коновалову. Она и сама невольно зевнула. „И действительно, мало ли… — отмахнулась она от смутной тревоги. — Рабочие какие-нибудь. Пижоны. Что ж такого — ну, чистят сапоги… А что злые — так от тяжести, наверно“.
В эту минуту Николай Окурошев закончил свое выступление и слабо удивлялся тому, что совсем не волнуется и вообще ему наплевать, что с ним теперь будет. Стали задавать вопросы… Потом он сошел с трибуны и, сидя в первом ряду, выслушал речи оппонентов и своего руководителя. Что-то они ругали, что-то хвалили, но Николая потянуло на сон: он понял, что самое страшное уже позади и все происходящее вокруг уже не имеет особого значения.
Он едва вспомнил о последнем акте ритуала: надо опять подняться на трибуну и всех-всех по очереди поблагодарить. Он лихорадочно стал вспоминать имена-отчества и, когда председатель совета дал ему слово, рывком вскочил с места…
Видно, кровь от резкого движения отлила от головы — в глазах Окурошева потемнело, и он ощутил, что пол уходит из-под ног. Он невольно взмахнул рукой, пытаясь ухватиться за подлокотник.
Сцена с трибуной, развешанные на стене плакаты, члены ученого совета, плафоны над головой — все взвихрилось перед его глазами и пропало. На миг он потерял равновесие…
И вдруг в пустом кромешном пространстве пальцы наткнулись на какую-то узкую и скользкую, но устойчивую опору. Будто в полусне, Николай крепко ухватился за нее. А в плечо до боли вцепилась огромная ручища и поволокла Окурошева куда-то вверх. Николай сразу успокоился и обвис. Под ним тихо захрустело, и он опустился на что-то мягкое.
— Эк валится, — раздался сверху голос, будто пустые ведра загремели. — Чудной. Кажись, тверезый, а валится.
— Не ори, — стрельнул со стороны другой голос, негромкий, но жесткий.
Темень кругом стояла беспросветная. Николай сидел, привалившись боком к какому-то поручню, и бестолково крутил головой. В нос бил резкий, но приятный запах: тянуло ночной луговой сыростью. Невдалеке пофыркивали кони. Глаза начали привыкать к темноте, и вскоре в пяти шагах обозначились неясные силуэты лошадей, а возле них — две неподвижные мужские фигуры. Николай пристальней вгляделся в темноту. Показалось ему, что и вправду очутился он посреди широкого луга. С одной стороны луг окаймлялся черной полосой далекого леса, а с другой сливался с непогожим ночным небом. Скользкий поручень, за который уцепился Николай, оказался какой-то тележной перекладиной, а мягкая опора — постеленной на дно соломой.
— Щукин. Растолкуй, — снова лязгнул жесткий, повелительной отчетливости голос.
Возле Николая шумно зашуршала солома, задвигалась огромная туша; вместе с ней пошевелилась и телега, хрустнули раз-другой колеса.
— Глянь сюда, — тихо звякнуло почти над самой головой.
Николай робко повернулся на голос. Рядом еще немного повозились — и вдруг снизу поднялся желтоватый свет: под рогожей на дне телеги скрывался маленький мутный фонарь с чадящим язычком пламени внутри. Он прояснил тьму вокруг не более чем на три шага.
Николай искоса глянул на тех, что стояли подле коней. Оба почти по пояс скрывались в густой влажной траве. Один из них стоял в профиль к Николаю совершенно неподвижно, точно восковой, всматриваясь куда-то в сторону леса. Он был худощав, лицо же его скрывала тень. Во втором — Николай, не поверив себе, уловил знакомые черты инженера Гулянина.
Читать дальше