Фредерик Браун - Зерно богоподобной силы [сборник]

Схватив карандаш и лист бумаги, я принялся рисовать.

Он заглянул мне через плечо.

— Нет, не художник, — сказал он. — Скорее всего, мы решили художника из тебя не делать.

Я сказал уже без всякой надежды:

— Может, я современный художник? Абстракционист?

Он почесал бородку, снова заглянул мне через плечо и содрогнулся:

— Нет, — сказал он. — Это даже не абстракция.

В отчаянии я бросил карандаш.

— Ничего не выйдет. Потребуется месяц, чтобы перебрать все возможные профессии.

Ньют согласился со мной.

— Может, и больше. Я не записывал, какие профессии освоены проигрывателем, а их было множество. Придется изобрести какой-нибудь метод определения твоей профессии. Погоди-ка, ведь ты хотел научиться чему-то уникальному. Может, из тебя вышел специалист по плетению лыка?

— А может быть, я дегустатор вин? — спросил я с надеждой.

Он, глубоко задумавшись, закрыл глаза.

— Где-то здесь лежит ключ к разгадке. О чем мы говорили вчера вечером?

Я щелкнул пальцами.

— Мы говорили о твоем напитке. Может, мы решили сделать меня барменом?

Он спросил:

— Как приготовить Кровавую Мэри?

— Ты что, хочешь, чтобы Маккарти начал за мной охотиться? Я обращаю внимание только на стопроцентных американок.

Он помотал головой.

— Нет, ты не бармен. О чем мы еще говорили?

Я прижал ладони к пульсирующим вискам.

— Мы обо всем говорили. О сухой воде и легкой воде. Обо всех водах, кроме черной.

Несмотря на похмелье, он заинтересовался.

— Черная вода, — сказал он.

— Возможно, она пригодится тем, кому все равно, чем мыться, разозлился я.

— Умоляю, — сказал он. — Ты забыл о моей головной боли. Когда же начнет действовать аспирин? О чем мы еще говорили? Именно здесь должен лежать ключ к тайне.

— Давай примем еще по две таблетки, — предложил я. — Мы говорили о том, как все твои изобретения попадают под сукно, о том, что Колумб орудовал в портняжной мастерской, о Международном союзе историков и еще о ком-то, кто запретил твою машину времени. И…

— Ой-ёй-ёй, — произнес он, избегая смотреть мне в глаза. — Давай, в самом деле, примем еще по две таблетки аспирина. У меня предчувствие…

Он не закончил фразы.

— Что с тобой? — рявкнул я.

— Машина времени, — сказал он. — Тебе хотелось овладеть какой-нибудь уникальной профессией.

Я понял, что он сейчас скажет.

— О нет, не надо, — простонал я.

Если только мне удастся удержать этого парня от внешних контактов и скрыть его от Вилли Ли [55]или Артура Кларка, считайте, что я самый удачливый человек насеете. Я уже говорил, что после встречи с этим парнем мои рассказы отличаются особой правдивостью. Я единственный из писателей-фантастов, кто может похвастаться знакомством c человеком, который специализируется по ремонту машин времени.

Пер. М. Коркина

— Успокойся, парень, — проговорил шериф Бен Рэнд, окинув Алленби серьезным взглядом. — Я понимаю, разнервничаться было от чего, но если ты ни на полслова не соврал, то волноваться тебе не о чем. Все в порядке. Когда, говоришь, это случилось?

— Три часа назад, шериф. От нас до города не близко, вот и пришлось будить вас, шериф, — оправдывающимся тоном пояснил Алленби. — Да и сестра была в истерике, пришлось ее успокаивать. А потом еще и мотор не заводился…

— Вставать середь ночи мне не привыкать, паРенЬ, — ШeРИФ обречен на двадцатичетырехчасовой рабочий день. Да и вообще еще не так и поздно просто я сегодня решил лечь пораньше. Так что не извиняйся. Давай-ка лучше разберемся во всем толком. Так говоришь, ты — Лью Алленби? Что ж, Алленби в наших краях все знают. Славная фамилия. А ты часом не родственник ли Рэнса Алленби — того, что торговал фуражом в Каупервилле? Мы с ним вместе в школе учились… Ну да ладно. Давай лучше поговорим об этом вашем пришельце из будущего…

Президент Исторического института был настроен откровенно скептически:

— …и тем не менее полагаю, что проект не осуществим. Все эти парадоксы вилами по воде писаны…

— Несомненно, сэр, вам прекрасно известно такое понятие, как дихотомия? — вежливо осведомился доктор Мэйтс, фигура, пользующаяся широкой известностью среди коллег-физиков.

Президенту это известно не было, и он почел за лучшее тактично промолчать, даже не выказав недовольства, что его перебили.

— Впервые сформулировал это понятие Зенон из Элей — греческий философ, живший почти за пять веков до появления древнего пророка, рождение которого послужило нашим примитивным предкам в качестве начальной точки летосчисления. Согласно дихотомическим парадоксам Зенона — так называемым апориям — движение невозможно, поскольку никакое расстояние не может быть окончательно преодолено: ведь сначала необходимо покрыть половину данного расстояния, затем половину остатка — и так далее, до бесконечности. В итоге какая-то часть дистанции все равно остается непреодоленной.