Олег Дивов - «Если», 2017 № 02 (249)

Но Нордстрем к этому привык и не обращал внимания.

Через десять минут он оказался у «горловины» трюма номер три, самого большого. Боцман, огромный, звероподобный Ласло Куниц, то ли венгр, то ли австр, лихо отдал капитану честь.

— Все готово? — спросил Нордстрем, заранее морщась.

— Так точно! — гаркнул Куниц, сохранивший кое-какие привычки со времен службы в военном флоте.

У капитана в ушах зазвенело, по пустому трюму прокатилось эхо.

Куниц был отличным боцманом, и проблемы иногда провоцировала не его привычка орать, а гомосексуальные пристрастия. Пару раз в год боцмана атаковала озабоченность, и тогда он начинал домогаться всех подряд, начиная с Нордстрема.

Приходилось терпеть.

За трансгендера комиссия по толерантности может и не вступиться, а вот если до ее ушей дойдет, что на приписанной к Амстердаму «Свободе» обижают гомосексуалистов, то полетит сюрстреминг по закоулочкам…

Слух вернулся к капитану точно в момент, когда в трюм вступили делегаты от колонистов. Увидев их, Нордстрем мигом забыл и о мешающих ему жить бюрократах, и о собственной типично европейской команде.

Впереди шагал обычного вида рыжий здоровяк, на круглом лице которого красовалась улыбка. Зато следом двигался некто в темной мантии до пола, с блестящим крестом на выпирающем пузе и с седоватой бородой, над которой блестели хитрые маленькие глаза. Замыкал процессию маленький узкоглазый человек в странной, допотопного вида одежде, меховой шапке и кожаных сапогах.

Куниц приглушенно выругался, Нордстрем подобрал отвисшую челюсть.

— Доброго дня, граждане! Рад приветствовать вас на борту «Свободы», готовой отвезти вас к свободе др… — начал он заученную, обкатанную десятками повторений речь.

— Привет и тебе, коли не шутишь, — прервал капитана рыжий и протянул руку. — Андреев, Семен.

— Э, Ларс… — ошеломленно пробормотал Нордстрем, пожимая жесткую, словно из дерева вырезанную ладонь.

В просвещенной Европе такое приветствие давно вышло из обихода!

— Это вот отец Васильевич, — продолжил рыжий, указывая на бородача в мантии. — Представляет эвенов. А это Урсун, — небрежный взмах в сторону маленького в сапогах. — Он якут.

Что такое «эвен» и «якут», капитан не знал. Куниц, судя по оторопелой роже, тоже.

— А ты сам из каких будешь? — поинтересовался Семен.

— Швед.

— Ха, ну вижу, что не русский, — и предводитель колонистов широко улыбнулся. — Давай, показывай, где тут и что… Отец Васильевич кадилом помашет, освятит тут все… Урсун покам-лает, абасы изгонит, Хомпоруун Хотоя призовет, чтобы тот путь легким сделал, Дьылга Хаана попросит, чтобы нам судьбу благоприятную открыл на новом месте.

Бородач в мантии перекрестился и рыгнул, пустив волну чесночно-водочного перегара. Узкоглазый осклабился, и в руке у него брякнул непонятно откуда взявшийся маленький бубен с колокольчиками, изготовленный чуть ли не из прутьев, кожи и бересты.

— А если мы это все не сделаем? — спросил Нордстрем, ощущая себя участником перформанса в исполнении этнического театра.

— Нет, так не годится, — Семен нахмурился. — Тогда придет страшный зверь песец! И наступит! Ха-ха!

«Он точно сумасшедший, — подумал Нордстрем. — И остальные не лучше».

Поскольку эти типы прошли все бюрократические ловушки и засады, то у капитана нет возможности не допустить их на борт. Но зато у колонистов имеется право дать задний ход и остаться на Земле — это можно сделать до момента, пока не будут задраены люки и не пойдет обратный отсчет до взлета.

— Ну хорошо, — очень мягко, как положено с психами, начал Нордстрем. — Отлично. Надеюсь только, вы понимаете, куда именно повезет вас «Свобода». Имя планеты — Хель. И это вовсе не приятное немецкое слово «светлый», это одно из имен скандинавского ада. Обитаемая зона мала, большую часть года там длится зима, температура может опускаться до тридцати по Цельсию…

Эвен с якутом переглянулись и заржали в голос.

Семен же с улыбкой похлопал капитана по плечу.

— Не боись, кэп, — сказал он. — У нас, чтоб ты знал, и пятьдесят бывает. Да с ветром. Солнце по нескольку месяцев не видим, когда полярная ночь.

Нордстрем почувствовал себя уязвленным, чего с ним давно не случалось.

— Да как вы не понимаете? — воскликнул он с необычной для себя горячностью. — Выжить там невозможно! Замерзшее море! Дикие звери! Растения не приживаются! Почему вы думаете, колониальное управление выдало вам концессию на поселение за полцены?! Вы будете пятыми, кто попытается освоить Хель! Пятыми! Там были канадцы! Их я сам вывозил! Обмороженные, плачущие!