Олег Дивов - «Если», 2017 № 02 (249)

— Dar! Dar! Jag sag ljuset! [4] Там! Там! Я видел свет! (шведск.)

Экман схватил его за рукав и кричал прямо в лицо.

От волнения он позабыл не только русский, но и английский. Выбираясь из палатки в сильном возбуждении, швед нахлобучил на голову шлем с камерой, но не успел как следует затянуть ремешки, и тот слегка съехал на бок, придавая ему вид комичный и нелепый. Именно так иностранцев любят снимать в российских фильмах — эдакие чудаковатые дурики.

— Свет! Там свет! Степан, нам нужно туда!

Крик Экмана подхватила миссис Йоунсдоттир, тыча пальцем в темноту. Рядом взволнованно топтался Сковсгаард, пытаясь навести тяжелую профессиональную камеру на нечто, теряющееся за деревьями.

Они производили уйму шума, но казалось, что темнота просто впитывает звуки человеческих голосов, не позволяя крику далеко распространяться. От фонарей толку особо не было — ярко-белый конический луч самого мощного, михеевского, лишь бессильно дробился о мешанину стволов и веток. Тем не менее Михеев честно направлял его туда, куда тыкали пальцами иностранцы, предусмотрительно засвечивая им горизонт наблюдения.

А в какой-то момент он так ловко направил всю компанию, что та влетела в густой подлесок и теперь заморские гости ворочались в нем, с хрустом продираясь через молодую сосновую поросль, словно стая медведей в малиннике. Сосновые ветки больно били по лицу, и с каждым ударом Михеев придумывал все более звучные заголовки для статей и передач о ночной охоте, которым предстояло появиться в прессе и социальных сетях, когда все будет закончено.

Ай! Одна из веток, отпущенная Рихардом с оттяжкой хлестнула его, задев глаз. Чертов швед! Да чтоб его этим самым котлом нахлобучило!

Возни в подлеске как раз достало, чтобы Миша Горчаков — добрый надежный Миша, предыдущей ночью тихо обошедший их на моторке, — собрал всю свою «цветомузыку» (сеть неоновых светодиодов и реле, питающихся от аккумулятора большого ручного фонаря) и ретировался. Опытный кадровый охотник, он позаботится о том, чтобы не оставить никаких следов.

Впрочем, почему никаких. Кое-что должно остаться.

Подлесок неожиданно кончился, и все четверо вдруг обнаружили, что вокруг стало свободно, а деревья впереди пропали. Яркий луч фонаря выхватывал только высокую — до пояса — траву.

— Опушка, — хрипло сказал по-настоящему запыхавшийся Михеев.

За спиной все еще хрустели, взволнованно матюкаясь, Федины ребята.

— Туда! — тоже хрипло прокричал Экман. — Свет был там! Туда! Där! Där!

И побежал, путаясь в траве.

Исландцы бежали следом.

«А все-таки они совсем безбашенные!» — с невольным восхищением подумал Михеев.

— Ну, что вы можете хотеть сказать? — в голосе Рихарда Экмана звучало такое торжество, словно он был судьей, предоставляющим последнее слово террористу Брейвику; даже акцент усилился

— Это… не котел, — осторожно пробормотал Михеев.

— Но и не есть медвежья берлога!

Они стояли возле странного образования в земле на самом краю опушки и смотрели сверху вниз. Наступившее серое предрассветное утро уже позволяло обходиться без фонарей. Находка, в которую Экман ухитрился с разбегу свалиться, едва не переломавшись и повредив камеру на шлеме, представляла собой неглубокую круглую яму метров шести, а то и больше, в диаметре.

В такой безлюдной глуши она действительно впечатляла и казалась чем-то совершенно неуместным и неестественным.

Исландцы сидели на ее краю, свесив ноги, как дети, и о чем-то счастливо чирикали на своем языке. Парни Батыкаева тихо и восторженно матерились.

— Это след! — кричал Экман.

— Но не котел, — демонстрировал остатки скептического сопротивления Михеев.

Швед возмущенно посмотрел на него, но затем просто расплылся в счастливой улыбке.

— А что, по-вашему, это напоминает?!

Яма выглядела так, словно Кинг Конг взял огромную выпуклую линзу и вдавил ее в землю, оставив идеально ровный отпечаток.

— Яму.

— Яму, в которой БЫЛ котел! — торжествующе пророкотал Экман.

Затем он неожиданно опустился на землю, прижал руки к лицу и всхлипнул.

— Господи, все правда. Я так рад, что сейчас просто… как это по-вашему… уписаюсь!

Михеев покачал головой.

Швед бы точно уписался, если бы знал, сколько труда прошло на то, чтобы аккуратно срезать толстый слой дерна, вручную выбрать несколько десятков кубов земли и унести их до реки, где благополучно утопить (нельзя оставлять никаких отвалов!), а затем выгладить стены ямы свинцовыми формовками, чтобы они обрели нереальную для природного образования гладкость. Но это еще полдела. Всю работу требовалось проделать так, чтобы, ни дай бог, не обронить бумажку, окурок или хотя бы полспичинки, а главное — не наследить, не вытоптать тропинок в траве.