Кира Измайлова - Законопослушный гражданин [СИ]

Он запретил себе быть оптимистом. Верить в то, что когда-нибудь сможет встать на две здоровые ноги, пожать руку другу, поцеловать девушку…

— Марта хотела тебя видеть.

Повисла пауза.

«Скажи — нет».

— Понимаю.

«Ничего ты не понимаешь, — мог бы сказать Реджи. — Не надо ей меня видеть — таким. Вообще не надо, чтобы потом не снились кошмары. Она совсем молоденькая, она забудет… Поэтому — не нужно нам видеться. Меня прежнего больше нет».

— Тогда до утра, Реджи, — сказал товарищ, поднимаясь. — Может, ты еще передумаешь?

«До утра. Не передумаю».

А утро наступает как-то удивительно быстро, и Реджи с тревогой ждет — не отменят ли эксперимент, не вмешается кто-нибудь из Лиги по правам человека, еще какая-нибудь шваль, а то еще собственное начальство побоится трогать гражданина не самой мирной планеты… Но, похоже, решено пойти ва-банк, и Реджи спокойно засыпает под наркозом, чтобы очнуться…

…и видеть потолок. Видеть врачей и медсестер, коллег, начальника.

Вот только ощущения странные. Это он, Реджинальд Грэм, но на самом деле это не так, и он это чувствует. Может быть, произошел сбой, как стращал товарищ, и теперь в этом молодом сильном теле живут двое? Но Реджи этого не чувствует. Да и не почувствует, наверное, случись что. И все же ему кажется, дело не в том.

Память этого юноши, его эмоции, его привычки — всё осталось здесь, будто Реджи вселился в квартиру, где долго-долго жил кто-то другой. И пусть тот, другой, никогда не вернется, все его вещи под рукой. Реджи известен его образ мыслей, он знает, где тот привык бросать одежду, что читает, что ест, что пьет… И теперь Реджи — это он. Или наоборот.

Он сдает все тесты — в авральном режиме, носителя нужно возвращать на место, его могут хватиться. Всё в полном порядке, он помнит всё, что выучил, а теперь еще под рукой память этого несчастного парня, всё, вбитое с рождения, объясняющее подсмотренное со стороны… Только пока Реджи не хочет этим делиться. Его слишком захватывает обладание живым полноценным телом, и плевать, что его собственное уже отправилось в утилизатор: переписать личность, оставив резервную копию, пусть даже в той развалине, пока нельзя. Здесь — нельзя. Там — можно еще и не такое. И если Реджи постарается, то его родина тоже получит такие технологии…

Но это потом, а пока он продолжал экскурсию своего носителя и всё больше вживался в образ юноши из очень богатой, привилегированной семьи. К этому было не так-то просто привыкнуть, но выбора не было. И Реджи осваивался, он примерял на себя чужие привычки, а когда ступил на чужую планету — ту, которая отныне именовалась его домом, невольно вздрогнул.

— Как успехи? — коротко спросил отец, встречавший у выхода. Больших нежностей от него можно было не ждать, это Реджи уже усвоил.

— Прекрасно, — ответил он. — А здесь?..

— Как обычно, — дернул плечом отец и кивнул слуге. Тот распахнул дверцу роскошного аэромобиля. — Ты был бы полезнее здесь, чем невесть где. Помогла тебе эта экскурсия?

— Пожалуй, — с сомнением ответил Реджи, забираясь в салон. — Я на многое стал смотреть шире.

— Широта взглядов еще не гарантирует успешности бизнеса, — холодно сказал отец, и машина тронулась. — И все же я хочу узнать, что ты вынес из этой поездки.

Реджи поёжился. У отца были холодные пронзительные глаза и жесткие складки у рта. А дома ждали мать и сестра. Ему стало страшно: у него память Фрэнсиса, но реакции… будут ли они адекватными? Не заподозрит ли кто-нибудь неладное? Но он задавил в себе малейшие признаки паники, произнес задумчиво:

— Прежде всего, полагаю, мне было важно осознать наши коренные отличия…

Тяжелый длинный лимузин Найджела Торна Астора медленно двигался в сторону особняка в Апатии. Реджи — теперь уже Фрэнк — говорил, а пожилой мужчина внимательно слушал, и напряжение понемногу отпускало.

— Вижу, ты устал, — неожиданно сказал он. — Теперь уже поздно… да и завтра отдохни. Ничего срочного нет.

— Спасибо… — выговорил он, как сказал бы Фрэнсис, безмерно уважавший своего немолодого и, что греха таить, деспотичного отца. — Я мог бы и завтра…

— Приехали, — оборвал его мужчина.

Более всего юноша боялся встречи с матерью и сестрой. Опасался, что женщины подсознательно могут почувствовать неладное, их ведь так просто не обманешь.

Обошлось: с матерью, строгой моложавой дамой, новый Фрэнсис едва соприкоснулся щеками в подобии приветственного поцелуя, а затем на него вихрем налетела сестра-подросток и кинулась на шею.