Александр Бушков - Первая встреча, последняя встреча

Дорога заворачивала, по ней завернула и тройка, и они увидели, что навстречу движется человек - то бежит, то бредет, то снова побежит, и машет руками неизвестно кому, и мотает его, как назюзюкавшегося...

- Тю! - сплюнул Мартьян. - Рафка Арбитман, и таратайки его при нем нету...

- Это кто?

- Да татарин с Поволжья, приблудился тут... Разной ветошью торгуетпродает, - Мартьян вроде и поскучнел чуточку. - Шляется тут туда-сюда. Вот ты Господи, у него ж и...

Он осекся.

- Что, хошь сказать, у него и брать-то нечего? - подхватил смекалистый Платон. - Думаешь, придорожные подраздели? Знаешь поди кого?

- Да ничего я не знаю, отзыдь! Прр! - Мартьян натянул вожжи. - Эй, Рафка, чего у тебя там?

Старик подошел, ухватился за борт повозки, поручик Сабуров, оказавшийся ближе, наклонился к нему и едва не отпрянул - таким из этих раскосых азиатских глаз несло ужасом, смертным отрешением тела и духа от всего сущего.

- Слушайте, - сказал старик. - Едьте отсюда совсем скоро, иначе здесь будет дьявол, как лев рыкающий, он придет, и смерть нам всем. Все кричат на старого татарина, что он поджигал Рязань, но я вот думаю: поджигал Рязань шестьсот лет назад совсем другой татарин, так почему и откуда на старого Рафку выскочил такой шайтан... Молодые люди, вы только не смейтесь и не держите меня за безумного - бежать нужно, иначе мы умрем этим ужасом!

Они переглянулись и покивали друг другу с видом людей, которым все ясно и слов не требуется.

- Садись вот, Бог с тобой, - сказал Мартьян и положил безмен на колени, освобождая место на облучке.

Старик подчинился, вожжи хлопнули по гладким спинам, и лошади рванули вперед; но торговец, едва убедившись, что назад они не поворачивают, скатился с облучка и с диким воплем кинулся прочь, махая руками. Они кричали ему вслед, но старик не остановился.

- Да ладно, - махнул рукой Мартьян. - Не хочет с нами, пусть пешим тащится. Медведей с волками тут от Мамая не бывало, никто его ночью не съест. А в болото ухнет - на нас вины нет. Честью приглашали. Но-о!

Двенадцать копыт вновь грянули по пыльной дороге. Поручик Сабуров положил "смит-вессон" рядом, стволом от себя, а Платон ради скоротания дорожной скуки негромко затянул песню.

Вдруг лошади, заржав, шарахнулись в сторону, повозку швырнуло к обочине, Сабуров треснулся затылком о доску, и в глазах действительно притуманилось. Мартьян удерживал коней, кони приплясывали и храпели, а Платон Нежданов уже стоял на дороге, взяв ружье на руку, пригнувшись, зыркал туда-сюда.

Сабуров выскочил, держа револьвер стволом вниз. Хлипконькая двуколка торговца лежала в обломках, только одна уцелевшая оглобля торчала из кучи расщепленных досок и мочальных вязок. Возле валялась ветошь и разная домашняя рухлядь. А лошади не было: так, ошметки - тут клок, там кус, там набрызгано кровью, и таращит уцелевший глаз длинная подряпанная голова. Сгущались сумерки, с болот наплывал холод.

- Ваше благородие! - выдохнул урядник, - Это что ж? И медведь так не разделает...

- Да нет у нас медведей! - закричал Мартьян с облучка.

- Я и говорю. Но как-то же разделал?

Он глянул на Сабурова, по долголетней привычке воинского человека ожидая команды от старшего, коли уж старший находился тут, но что поручик мог приказать? Он стоял с тяжелым револьвером заграничной работы в руке, и ему казалось, что из леса пялятся сотни глаз, что там щерятся сотни пастей и в каждой видимо-невидимо клыков, а сам он, поручик, маленький и голый, как при явлении на Божий свет из материнского чрева. Древний, изначальный страх человека перед темнотой и неизвестным зверем всплывал из глубины, туманил мозг. Перед глазами секундным промельком вдруг возникло то ли воспоминание, то ли морок что-то огромное, в твердой чешуе, шипящее, скалящееся...

Все же он был боевым офицером и, прежде чем отступить, скомандовал:

- Урядник, в повозку! - запрыгнул сам и крикнул: - Гони!

Лошади дернули, погонять не пришлось, Мартьян стоял на облучке, свистел душераздирающе, ухал, орал:

- Залетные, не выдайте! Господа военные, пальните!

Громыхнуло черкесское ружье, поручик Сабуров поднял револьвер и выстрелил дважды. Лошади летели во весь опор, далеко разносились свист и улюлюканье, страх холодил спину. Бог знает сколько продолжалась бешеная скачка, но наконец тройка влетела в распахнутые настежь ворота постоялого двора, и на толстых цепях заметались, зайдясь в лае, два здоровущих меделянских кобеля.

Хозяин был, как все хозяева придорожных заезжих мест, где хиляки не сгодятся, - кряжистый, с дикой бородой, жилетка не сходилась на тугом брюхе, украшенном серебряной часовой цепкой; на лице извечная готовность услужить чем возможно и невозможно. Мартьяна он встретил как давнего знакомого, но, услышав про лошадиные клочки, покачал головой: