Никита Калинин - Изумрудная пчела [СИ]

— В чём источник вашего вдохновения?

— В пчеле, — тут же ответил Лакмус, стараясь игнорировать реакцию виртозрителей.

— В обычной пчеле?.. — острые брови изогнулись в недоумении.

— Если я скажу вам, что в Изумрудной, это что-то изменит?..

Бегущая строка мгновенно выдала свежую весть о повышении котировок на акции компании «Мёд Коннинга».

— Ваше состояние оценивается в тридцать два миллиарда долларов США. Притом, что вы, величайший сатирик истории, избрали весьма специфичное амплуа. Весьма специфичное, — Артур счёл нужным подчеркнуть это.

— Этот человек — наш щит здравого смысла! — подражая популярному исполнителю, отрывисто пропел Джордж. — Он — наш су-упергеро-ой!..

Нет ничего героического в перемешивании с грязью не твоих ценностей. И не было никогда, со времён сотворения. Но зубастый сарказм, чечётка на чужих святынях — продукт. К сожалению, востребованный настолько, что за десять коротеньких лет он вошёл в пятую сотню богатейших людей планеты. Естественно, без Её помощи ничего бы этого не было.

Ах, если бы ничего этого не было!..

— Рубрика «Вопрос инкогнито»! — снова надрывался бедолага Патрик.

«Соль» сей рубрики заключалась в том, что вопрос задавал некто непременно известный, некая знаменитость. Между диванами возникал голографический образ: карикатура, гротеск с утрированными чертами, по которым аудитория обязательно узнавала вопрошавшего.

Ещё до появления голограммы по обыкновению жуть как захотелось съязвить на тему личности, готовой вот-вот появиться в студии. Но Лакмус вдруг сдержал порыв.

Протяжно тикнула будто бы замедлившаяся тонюсенькая стрелка на изумрудных часах — миг этот обернулся целой жизнью. Миг осознания, что он — свободен! Лакмус прямо давился радостью, танцуя сердцем оттого, что в состоянии не язвить. Он судорожно сглотнул, чувствуя отсутствие довлевшей над ним столько лет чужой воли, и приложил последние силы, сгрудил осколки воли — не рассмеяться, только не рассмеяться сквозь слёзы!

Прозрачную фигуру между диванами мог не узнать разве что младенец. Это был Марк Тимба — писатель-фантаст для узкой аудитории ценителей и, естественно, составитель сетевых комиксов и виртоигр для большинства. Марк вот уже третий год боролся за звание первого в цеху, присваиваемое как раз «Ойкуменой».

Узнаваемость конкретно мистера Тимба сводилась к характерным для уроженца юга Африки видимым чертам лица, надвинутой на глаза шляпе, присущей его наизнаменитейшему игровому персонажу, а также, в качестве указателя не очень догадливым, логотипа его собственной студии на груди.

— Хм, кто же это?.. — кривлялся, насильно улыбаясь, Патрик Суэйзи. Зал — тысячи обратных микрофонов на миникамерах — исторг обязательный в таких случаях гул деланного недоумения. Лакмуса затошнило.

— Я писатель, — всеобщий вздох сочувствия, — и у меня вопрос. Виктор Ким на территории Союза имеет более чем сто пятьдесят миллионов постоянных подписчиков. Как мне угнаться за ним?

Лакмус подался вперёд.

— Перестаньте заниматься литературным онанизмом!

— Что, простите?..

— Прекратите цитировать самого себя! — и откинулся обратно на мягкую спинку дивана. Впервые за всё это время сарказм доставлял ему удовольствие. И впервые он происходил от него лично.

— А говорили, что не будете шутить! — не удержался от улыбки Артур. У него даже зубы казались острыми.

Джереми Стайер не слышал ничего вокруг. Он закупорился в себе, вспомнив лицо Виктора. Вспомнил Алтайские горы, ущелье, в которое столкнул его слепой случай с помощью всего-то одного неустойчивого камешка. Как вниз, на помощь едва знакомому человеку, спустился парнишка Витя Ким — остальной отряд попросту испугался. Полез бы он туда, зная наперёд уготованную ему насильно судьбу величайшего из литературных деятелей русскоязычного мира? Знай Лакмус свою, и будь он на его месте — не полез бы.

Их с Виктором роли были диаметрально противоположны, если говорить о средствах достижения цели, но саму цель им впереди Она поставила одну. Повлиять на умы посредством наиболее действенных инструментов, пестуя взаимное отторжение у двух сильнейших с военной точки зрения цивилизаций.

Без объяснений. Без причин. Хотите жить — я дам вам всё, но вы станете великими.

Сегодня настал последний день Лакмуса. Голограммы уже не было, а посмертно изнасилованный морально актёр ещё что-то многословил, когда он вдруг поднялся, смотря на свои, больше не трясущиеся, желтоватые от никотина пальцы. Джереми вынул ароматную сигарету. Щелчок зажигалки снова сделался громким настолько же, насколько была ярка свеча в кромешной тьме.