Никита Калинин - Под сенью исполинов. Том 2 [СИ]

Архитектура не имела ни обтекаемости, присущей современным белотелым, ни повальной геометричности, ни симметрии. Отсутствие последнего, полагала Вика, объяснялось тем, что рядовые соискатели в эту временную эпоху обладали только одним телом, потому как убитая ими вельможа имела всего два.

Троица в Изумрудном городе совершенно точно командовала остальными, кто имел пару. Выходило, эта их особенность развивалась. Или усугублялась…

Когда они достигли огромного белокаменного крыльца замка-лабиринта, уходящего по обеим сторонам в даль, у Вики уже не оставалось ни малейших сомнений, что соискатели болезненно тяготели к чужому искусству. Потому как на пути попалось невероятное количество не только изваяний, но других и произведений: картин, музыкальных инструментов, мозаик, которые были вынуты из родных зданий прямо с кусками стен. Складывалось впечатление, что у самих белотелых и вовсе не было собственной культуры. Что культура их — собирательство, захват и мародёрство.

Поднимаясь по ступенькам вслед за аборигеном, Вика вслушивалась в себя. Задавалась вопросом — чего теперь она добивается, какая у неё цель? Сбежать? Убить его? Что делать теперь? А если он не врёт? Если сказанное им — правда?..

А всё сказанное им и было правдой. Чем же ещё?! И наиотличнейшее тому доказательство — отсутствие у самой Вики части левой руки.

— Соискатели преследуют… ту же цель… что и мы… с тобой… моя Виктория… — говорил абориген не оборачиваясь. — Они хотят… завладеть Дитём… Тогда они… снова смогут… неконтролируемо размножаться… расти, как… опухоль… как рак галактики… Ведь они… обеспечат себя… пищей… в неограниченных… количествах… Пища — их главный… ресурс…

— Есть же заготовки… — неуверенно проговорила Вика, выглядывая вперёд из-за плеча аборигена. До верху оставалось не так много, но подъём уже порядком измотал.

— Заготовки на поверхности… опасны даже… для них… Заготовки жадны… до чужой боли… Ведь боль… сопровождает рождение… И они… хотят быть… причастны к рождению… хотя бы таким… образом… Соискателям нужны… насильнорождённые… Это заготовки… наделённые Дитём… разумом… Как те белотелые… что мы… только что… видели… Как я… Но я сотворил… себя сам… Я обманул… старуху Кислых… И теперь… рождаюсь снова… и снова… Я…

Абориген неожиданно замолчал и остановился на последней ступеньке, словно бы вид громадных арочных дверей и баллюстрады над ними его шокировал. И тут всё было белым. Белые стены, белый пол, иногда выглядывающий из тумана, белые чудовищно большие створки дверей и белые же ручки на них. Ну, почти всё. Слева невдалеке чернел широкий и длинный — метров десять сверху вниз — пролом в стене, от которого во все стороны устремлялось множество толстых трещин.

Вика проморгалась — почему-то пролом смещался, а трещины от него будто бы шевелились. Марево?.. Как с теми шпилями?..

— Беги…

Но вместо того, чтобы последовать совету, Вика медленно пятилась. Она не могла оторвать взгляда от антрацитово-чёрного «пролома», который, перебирая десятками «трещин», текуче сполз со стены на пол. От раздвинутых мандибул, следы которых приводили её в ужас, когда она пыталась помочь Александру Александровичу.

Это была она…

Смерть.

Абориген не выстрелил ни разу. Карина сцапала его, словно парализованного, просто как тряпичную куклу, безвольную и податливую — «бельгийское дерьмо» со стуком упало в туман. Когда гадина перевернула его к себе спиной, Вика сдавленно пискнула. Не было больше того тяжёлого взгляда выцветших, видевших всё на свете глаз. Взгляд аборигена блестел, полный дикого, оголтелого ужаса и немого вопля. Осколков его воли только и хватило на последнее движение — тканевый лоскут слетел с шеи, оголив не вымазанный глиной участок. Так он надеялся умереть хотя бы при следующей перемене — ему оторвало бы голову…

Оцепенение сшибло хрустом человеческого позвоночника. Вика бросилась прочь, ничего перед собой не видя, но не сделала и трёх шагов — врезалась во что-то почти горячее и упала в туман.

Прямо перед ней стояло жуткое чудовище с огромной головой, без рта и носа, с четырьмя многосуставными руками, бледное, тощее, трясущееся не то холода, не то от голода. А на безобразной морде живо горели маленькие раскосые глаза над по-монгольски выступающими скулами.

— Роберт?..

Первый лежал в полусотне метров от придавленного валуном модуля. Будто устав с дороги, он развалился на большом голыше, торчащем из песка почти идеальной полусферой: руки в разные стороны, крупнокалиберная винтовка тут же, сбоку, троекрестие маски мечтательно в неземное небо — отдыхает.