Никита Калинин - Под сенью исполинов. Том 2 [СИ]

Он встал. Колени тряслись, подкашивались ноги. Но не от усталости, нет. Совсем наоборот — от странного переизбытка энергии. Незнакомого, чуждого. Как если бы ему вшили бессмертное искусственное сердце…

Роберт не хотел разглядывать повторителя, но размер его головы… Она была большой, держалась на тонкой шее, а та в свою очередь на узких плечах. Слишком много раз он подходил к зеркалу после «прыжка» Антонова, чтобы увидеть и это в том числе…

— Нет, нет, нет… — отшатнулся Роберт и побрёл прочь.

Он не приблизился настолько, чтобы рассмотреть лицо. Потому как боялся увидеть широкие монголоидные скулы и узкие глаза, столь характерные для саха.

Роберт понял, что заблудился. Обычные человеческие чувства были несовершенными, а языком уже не получалось «прощупать» горячий воздух сумрачного тоннеля. Теперь он пересох и бесполезно лип к нёбу.

Страх за Вику и разошедшееся сердце гнали вперёд. Вскоре им компанию составила паника — Роберт окончательно потерялся, когда пролез сквозь какой-то узкий тоннель, думая, что это тот, в котором он очнулся после странного сна. Он сел и перевёл дыхание. Нужно было успокоиться.

Вокруг густел мрак. Чувствовалось, что помещение, в котором он очутился, было большим и… старым. Воздух тут казался каким-то законсервированным: прохладным, неподвижным и будто бы наэлектризованным. Горячий поток из тоннельчика почему-то не проникал сюда вслед за Робертом.

Он случайно нащупал за пазухой гриб, который убирал прозапас ещё при первом привале над подземным озером. Вытащил, понюхал и, скомкав, положил в рот. Совершенно безвкусный, он хоть немного смочил высохшие язык и нёбо — воды во фляжке больше не было. А вот проглотить его не получилось. Дважды сработал рвотный рефлекс, в конце концов пришлось выплюнуть, едва пережевав.

Роберт встал. Тут ему нечего было делать — абориген не вёл их здесь, точно. Значит, надо возвращаться, искать пути, по которым они проходили вместе, спускаясь в механический город. Но влезть обратно в нору он не успел.

Сначала вдалеке что-то блеснуло, и следом мелко задрожала земля — механический город под ним трансформировался. Роберт сжался внутренне, готовый терпеть боль. Зря. Кости больше не отзывались на движение в недрах планеты.

Блеск не отпускал его внимание даже когда вибрации по стенам и полу прекратились. Он не был похож на пульсирующую точку, к которой он шёл накануне — Роберта не тянуло к нему ничего, кроме любопытства. Ведь если присмотреться, прищуриться, можно разглядеть… иероглиф?

Путь к светлячку он прощупывал носками ботинок. Что-то менялось по мере приближения. Но не вокруг, нет. Внутри. В нём самом. Будто одну часть его естества вынимали, а остальные сдвигали, чтобы вставить её в другое место. Как в игре в пятнашки.

Роберт не дошёл до цели каких-то несколько шагов. Иероглиф пульсировал: волнообразно, подобно движениям медузы в воде. Сердце вдруг пропустило удар, замедлилось и… забилось с ним в унисон. Теперь Роберт смотрел на инопланетную проекцию, и знал её значение.

Это был не покинувший пределов этого помещения сигнал тревоги. Запоздалый клич.

Роберт шагнул, протянул руку в темноту рядом с иероглифом. Он не спрашивал себя откуда знает, что там что-то есть. Просто делал.

Пальцы погрузились в тепло. Тело отозвалось приятно-болезненной дрожью — он чувствовал себя наркоманом в момент введения очередной дозы. В стороны от пальцев устремились две дуги, быстро образуя светящуюся спираль. Послышался слабый свист и…

Вспыхнул свет.

Всё кругом было по-разному зелёным: малахитовая панель перед ним, в которой утопала кисть, буро-болотная гладкая стена прямо напротив с погасшими глазницами прожилин, неровный, покрытый выщербленным слоем изумруда пол и потрескавшийся потолок травяного цвета, на котором тоже виднелись разбросанные хаотично вкрапления светившейся когда-то голубым породы. Это был Изумрудный город!.. Или почти он…

Роберт потянул руку на себя — панель отдала её нехотя — и повернулся.

Будь Павлов Роберт прежним, наверняка бы закричал. А так, увидев нависшее над ним многорукое существо без головы, он испытал лишь глубокую жалость. Будто это существо было… родным ему, понятным.

Оно было мертво. Давно, очень давно. Роберт без труда понял, что перед ним такое же экзотело, как и те, что цепенели в массиве изумрудного стекла. У великана без ног и головы, но с множеством рук, звезда нашлась на «спине» — потрескавшаяся, как бы высохшая.