Питер Миллер - Витки времени

Потом она остановилась в самый последний момент, и стала парить над шаром в нетронутой части города. Повсюду люди носились, как перепуганные муравьи: некоторые рвались к воротам, некоторые к яме, где чудовищный ветер обращал мраморные дворцы аристократов в руины! Меня интересовало, что удерживало камеру, но я так и не смог понять. Возможно, на нее каким-то образом действовал шар. Непреодолимой силы ураган засасывал в огромную черную пасть все: летательные аппараты, автомобили, людей!.. Мы приблизились, но поднялись выше, паря над вторым шаром. Оттуда мы смотрели прямо в яму, наблюдали, как она пожирает город уровень за уровнем, видели тускло освещенные пещеры, откуда рев механизмов пробивался сквозь бешеный вой ветра и пронзительные крики людей, там была огромная сеть разветвляющихся во все стороны туннелей пневматической железной дороги и, теперь обнажившиеся, жизненно-важные органы города. Аппарат, к которому крепилась камера, стал рассыпаться: его широкие крылья и шасси оторвало ураганом. Сила шара вновь ослабела, и нас швырнуло вперед… и вниз! Рев механизмов превратился в оглушающий лязг, который, немного спустя, стал затихать, вскоре вовсе исчезнув. Все быстрее и быстрее падали мы среди огромных стен из блестящего черного камня, из которого, казалось, была вся планета. Воцарилась почти полная тишина, — только лишь ветер продолжал монотонно выть. Стены ямы начали сужаться, образуя конус, чья высота, или, скорее, глубина составляла многие километры. Словно кто-то воткнул палку в сугроб и стал вращать, пробурив большую дыру, через которую целую вечность падали обломки снежных детских замков.

Наверху, над напрасно жужжащими лопастями вертолета, быстро исчезала в слабо освещенной розовой дымке яма, там погибал целый мир. Потом светящийся туман пропал, и мы падали в тусклых сумерках, наполненных лишь мерцанием огней. Наконец, далеко внизу, километры под нами, засиял еще один свет, но уже иной — бледный, оттенка индейского подъельника, растущего в медленно гниющих болотах. Там лежал иной мир, мир, где брала начало расколовшая город сила. Что это было? Кто жил там, и кто разрушил мир наверху? Мы с доком даже забыли, что всего лишь просматриваем запись. Экипаж аппарата с камерой, должно быть, испытал ни с чем несравнимый ужас и трепет, от которого стыла кровь в жилах.

Мы падали, по меньшей мере, час, камера, казалось, работала без участия людей. Мертвый белый свет шел из маленькой точки, освещая темноту, розовые сумерки вокруг нас исчезли. Затем ветер вдруг стих, и маленький вертолет понесло, как пушинку в воздушном вихре! Существа внизу закрыли проход, через который атмосфера засасывалась в их безвоздушный мир. Нас беспомощно мотало, как щепку в бурном потоке, голос ветра вновь стал ликующим криком до тех пор, пока черные ворота не закрылись до конца. Внизу было все завалено металлом и обломками хрусталя, и мы, кувыркаясь, спускались к бледному свету.

Должно быть, эту камеру, валяющуюся среди обломков верхнего мира, устилавших громадный хрустальный диск восемьсот метров в ширину и являющихся дном ямы, нашел экипаж какого-то другого вертолета… Нашел и вернул назад, чтобы фильм могли посмотреть другие. После коротких сцен, показывающих вздымающиеся воды светящегося моря, черную каменную пустыню с красными пятнами лишайника, покрытую обломками некогда могущественного города, перед нами предстала тьма, тьма, суть которой раскрылась позже.

Это был все тот же город, но разрушенный, руины великой столицы, с огромной зияющей ямой, провожающей нас мертвым взглядом. Дороги, ведущие к четырем внешним воротам, заполонил народ, превратив их в четыре разноцветные реки, текущие по равнине между бледно-зелеными полями. Автомобили, пешеходы и даже рикши, доверху набитые вещами и едой, бесконечным потоком тянулись из города, из дома, потерянного навсегда. Теперь камера находилась в закрытом аэромобиле, какие тысячами висели над улицами. Выше, в дорожных пробках, стояли более мощные грузовики, наполненные товаром и перепуганными людьми. Повсюду, как небольшими группами, так и длинными лентами, перемещались частные аэромобили. Наш, похоже, занимался съемкой новостей, показывая исход населения Атлантиды из разрушенной столицы, некогда красивейшего города империи.

ХОТЕЛ БЫ Я выразить то, что мы ощущали, когда наблюдали поток бездомных людей, покидающих разрушенный прекрасный город! Некоторые, кто тоже видел эту запись, наверняка тоже чувствовали это, но не так, как мы, поскольку у нас в памяти еще был свеж превратившийся в пыль город. Некоторые эпизоды, которые я выхватил из общей картины, когда камера пролетала низко над дорогой, не выходили у меня из головы. Я и теперь вижу их, как тогда: ребенок, одетый в рваную рабочую одежду, слепо бредущий позади старика, явно из знати, который прижимал к груди драгоценные свитки, один за другим выпадавшие из его слабеющих рук; ажурная розовая, костяная ваза, валяющаяся рядом с обочиной, но так и не раздавленная тысячами ног, стучащими вокруг нее; крошечный пушистый утенок, неистово кричащий, неуклюже идущий по твердым камням дороги, спотыкающийся, падающий, хлопающий неоперенными крыльями, в отчаянных попытках взлететь, кого-то жалобно зовущий слабым голоском, наступающий на разбитое стекло и скрученный металл кровоточащими лапками, пока, в конце концов, чья-то нога не наступила на него самого, оставив лишь пятнышко крови и кусочек золотистого пуха! Это всего лишь малая толика тех ужасов, что увидел я, но страдающие утята запали мне в душу сильнее всего, потому что я выращивал уток и умел им сопереживать.