Роман Борин - Перламутровая птица Атлантиды. До потопа оставалось всего 750 лет…

***

…Он был почти полностью обнажён. Лишь больше похожая на широкий пояс короткая белая юбочка прикрывала ту часть его тела, которую выставлять на обозрение не имели привычки даже самые бесстыжие из варваров. Стоя на побелевшем от лучей и соли валуне, юноша, расправив плечи, любовался морскими просторами…

– Диомидий! – за спиной парня, над высоким обрывом, появился другой представитель харидской молодёжи, одетый в белую тунику, длиною достигавшую едва до половины мускулистых бёдер.

– Ди-о-ми-дий! – делая упор на каждый слог, позвал он звонким голосом, в котором уже заметно пробивались мужские нотки.

Стоящий на высоком камне отмахнулся, демонстративно устремив свой взгляд за горизонт. Ещё бы! Там как будто что-то начинало вырисовываться.

Юноша в тунике ловко спрыгнул с края берега на полосу прибоя и, подойдя к стоявшему на камне, мягко приобнял его за плечи. Свободные от какого-либо одеяния, руки этого юноши являли собой образец совершенства, гармонично сочетая в себе детское изящество с мужественной мускулистостью.

– Диом, – сказал юноша мягко почти в ухо своему другу-полукровке.

И тот недовольно отстранился:

– Поостерёгся бы, Лукреций! Вот заимел привычку лапать парня, будто женщину!

В недоумении пожав плечами, юноша убрал с плеча Диомидия руку, но не удержался возразить, хотя и мягким дружественным тоном:

– Если тебе неприятно, я не буду. Не думаю, однако, что мужчины не должны таким вот образом с большою искренностью выражать друг другу свою приязнь и преданность.

Речь Лукреция, как и было свойственно харидянам, каким-то непостижимым для простого кочевника образом сама собой выстраивалась в поэтическом ритме. И Диомидия, видимо, это раздражало.

– Чего ты хочешь от меня?! – продолжая демонстративно смотреть на море, он едва ли не рявкнул, будто и на самом деле успел уже рассердиться.

– Я? Ничего особенного, – Лукреций сделал вид, будто прозвучавшая в голосе друга грубость его совершенно не задевает. – Ну, просто захотелось мне узнать причину, по которой ты уже почти пять дней подряд как будто избегаешь встреч со мной. А началось это после того, как я догнал победу в состязаниях по бегу и метанию копья на Посвящении в мужчины. Я уже начал было думать: не заревновал ли ты меня к моим успехам?

Диом демонстративно поморщился и, ловко, с изящным приседом подхватив один из лежавших на валуне мелких камушков, легко запустил его прямо по верхушкам набегавших на прибрежную полосу волн.

– Ну-ну! Не стану больше твои уши заливать подобным ядом, – спокойно продолжал Лукреций в свойственной ему манере циника. – Конечно, я всегда имею склонность задевать тебя своими необдуманными наперёд словами и никогда в ответ не получаю от тебя худого слова. Да, среди юношей Харида только ты всё время терпишь от других различные насмешки и подколки.

– Перестань, – устало протянул Диом. И сразу стало ясно, что всё его мальчишеское недовольство идёт на убыль:

– Если я огорчил тебя, прости. Однако зачем же обижать приятеля, которого ты, между прочим, ценишь, пустыми мыслями о зависти. Я всегда гордился твоими победами, будто это были мои победы. Как бы то ни было, а ты всё-таки лучший из моих друзей, хотя и зануда. Но, Демон задери нас всех, иногда ты бываешь невыносим…

– Так же как и ты, – без какого-либо намёка на обиду подхватил харидянин. – Ведь ты, наверное, уже забыл, что отношения мои с Нианой сразу же пошли насмарку в аккурат после того, как ты, откуда ни возьмись явившись, без разрешения ворвался в нашу сладкую беседу.

Диом нахмурился:

– Прости. Я не хотел дурного. Но думал, что ты поймёшь меня.

– Что ты влюблён, мне сразу стало ясно, как только я познакомил вас. Однако я считал, что ради друга, ради меня, ты сможешь отступиться от своих внезапно вспыхнувших желаний, – фразы в стихотворном ритме буквально сыпались с языка Лукреция, начавшего, по всему было видно, волноваться от не очень для него приятного воспоминания. – Ты ведь прекрасно знал, что мы с Нианой собирались ровно через год стать мужем и женой.

– А я, по-твоему, не отступился?

– Выходит, нет, – развёл руками юноша.

Диомидий тут же изменился в лице, явно насторожившись:

– Что это значит?

– Это значит, – вздохнул его друг, – надо понимать, она…

– Чего она?! – Диом вдруг резко повернулся к Лукрецию лицом и крепко обхватил своей ладонью его запястье. – Чего же ты остановился!

Лукреций напряжённо всматривался в горизонт и молчал. Раздражённый страстью Лукреция к загадкам в самый неподходящий, по мнению Диомидия, момент, он крайне грубо дёрнул друга за обе руки сразу, прошипев при этом, подобно недовольному коту: