Оксана Демченко - НЗ. набор землянина

– Хорошо, что у меня интеллект тридцать один, – хмыкнула я, ощущая, что день делается цветным. – Все поймут: дура была – и дурой померла. Если что.

– Если что, – тихо согласилась Гюль. Поморгала своими сумасшедшими ресницами двойной длины. – Знаешь, я тебя немножко люблю. Не как часть прайда. Но мне тут уютно. Может, родственно. Хотя генетически у нас разница приличная.

– А прайд большой?

– Не знаю, – удивленно отозвалась она. – Это было частично слитное сознание, частично дробное. Я знала все его элементы, но не выделяла каждый. Я вообще редко всматривалась в привычное, доверяя слитности. Ты не обижайся, но я буду читать тебя, даже если запретишь. Мне плохо одной. Я не знаю, как смотреть. Не привыкла.

– Когда делаем глупость века?

– По быстрому, пока за ум не взялись, – встрепенулась Гюль. – Одевайся, у нас полчаса до расчетного времени сигнала от Васи. Он очень славный, хоть и габарит. Мечтает быть атипичным. Вскрыл склад и выдал два комплекта специальных костюмов. Его могут за это перекодировать. Я предупредила, а он твоим голосом поет какие-то глупости.

– Атипичность заразна, – отметила я.

– Хорошо бы.

Костюмы от Васи были почти неотличимы на вид от обычной формы. Впрочем, доверять надо не глазам, а себе в целом. Я вот не могу испытать страх и осознать сказанное мне Гюль – про один процент вероятности успеха. Мне сейчас так плохо, что я лопну, если хоть не попытаюсь исправить то, что вроде бы поздно выправлять – казнь. Пусть это глупо. Пусть похоже на аффект. Я хочу выбраться за пределы габа. Мне душно, мне больно думать, что весь их супер-развитый мир позволил пытать человека и убивать в прямом эфире. Что наш габ вне политики, и империи за все мерзости не дадут по носу.

Мы с Гюль быстро добрались до причала, она показывала дорогу и первый раз шла не за мной и не старалась двигаться шаг в шаг. Щеки горели, глаза прямо полыхали – ну, другой человек. Проснулась спящая красавица.

Катер оказался маленький, двухместный. Судя по всему, он числился, как корабль малого радиуса. Нам дали стандартное разрешение на облет габа и затяжной «пикник» в универсуме, я же в отпуске. Мне еще отечески посоветовали, щелкнув и вмешавшись в разговор: «Отдыхай-ить, полетай туда-сюда-ить. Звезды красивые». Я поблагодарила. Не такой он и петух, он даже почти орел. Стоило мне закричать – примчался спасать вместе с безопасником. Лично! А сколько у него в габе таких мелких сошек, как я? Да он в сто раз лучше чеканного герба, мой толстый шеф. Даже с залысинами на головах и немного обтрепанными крыльями.

– Ждем, – шептала Гюль с совершенно безумной улыбкой. – Ждем…

В ушах тихо свистнуло. Катер метнулся с места к безсветной дыре в космосе, видимой для Гюль и неразличимой моему зрению. Но меня включили в родственность, так она назвала это. Теперь я тоже немного читала – ну, сколько мне давалось.

На грудь положили плиту, прибавили вторую, третью. Костюм подумал и чем-то пленочным заламинировал мне всю кожу. Хорошо, а то было ощущение, что щеки лупят по ушам, а уши отползли к затылку и стали длинные, как у бассета. Морф тоже напрягся и держит спину, впитался в меня частично, так что сперва в глазах темнело, а теперь стало опять хорошо, внятно все видно. Его работа. Я мысленно поблагодарила. Он муркнул ответно.

Чернота сделалась близкой, набухла тестом, затем нас вроде как отрубило от универсума ударом ослепительного тесака – и метнуло вовне. На мировую разделочную доску, блин. Там нас замесило, раскатало, защипнуло – и шваркнуло далее, согласно рецептуре.

Плиты одна за другой рассосались. Морф остался держать спину. Ламинат чуть подогревал кожу и казался жирноватым – не знаю, почему, наверное, сознание глючит. Катер выплыл из сплошного сияния мировой духовки, как пирог на подносике.

– Готово, – сообщила Гюль. Хихикнула, – никто не думал так нелепо про переход. Мне понравилось.

Она пошевелила плечами, урезонивая кресло. Я тоже вырвалась из объятий своего мебельного маньяка. Тяжесть была слабая, едва намеченная. Мы плыли тихо, как лист по воде. Впереди постепенно проявлялся новый узор звезд. Совсем иной. И весь в тонких нитях серебряного сияния, словно прическа, украшенная сеточкой и головками жемчужных булавок.

– Эта сеть света – граница сектора ИА, – сообщила Гюль не без торжественности. – Пересекать её нельзя. Корабли медленно… растворяются. Но мы войдем, покинем катер и он сам скорректируется на выход, автоматика в нем сработает. А мы люди. Если затеваем глупость, автоматика не поможет.