Виктор Сиголаев - Фатальное колесо. Дважды в одну реку

А, черт! Он что, стреляет?! Я попытался вскочить на ноги.

Бах! Бах! Бах!

Огненным шкворнем полоснуло по левому предплечью, и я вновь кубарем покатился по мокрой земле. Что-то болезненно ударило в правый бок. На камень грохнулся?

Мыча от боли в руке, я опять рванул на четвереньках вперед. Болит – это хорошо. Это значит, по касательной. Если в мякоть или, не дай бог, в кость – рука сразу немеет. В ушах звенит от грохота выстрелов. Я оглох или белобрысое чудовище перестало стрелять?

Ба-бах! Вжик!

Не перестало. И пуля срикошетила от камня совсем рядом.

Я просто ушел с линии огня – дополз до очередного поворота и, опираясь о мокрую стену, вновь стал подниматься на ноги. И… опять вмазался в землю от тяжелого удара в левый бок.

Не пуля. Кулак.

Добралось все же до меня это бешеное нечто. И опять что-то впилось в правый бок. В то же самое место, где уже наверняка пульсировал здоровенный синяк. Еще удар сзади, теперь в центр спины, а потом тяжело дышащая масса навалилась мне на ноги. А правая рука на изломе очень чувствительно приложилась об этот чертов кирпич под правым боком.

Да он у меня в кармане!

Удар, еще удар. В спину, по плечам.

В глазах то вспыхивало, то темнело. А я упрямо выцарапывал из кармана жесткую неудобную штуковину, которая своим острым углом с жуткой болью впивалась мне в тело при каждом ударе.

Потом штуковина неожиданно открылась, и я вдруг пальцами нащупал скользкий продолговатый цилиндр медицинского шприца. В мутнеющем от ударов и боли сознании мелькнуло понимание, откуда он взялся.

Эта порция яда предназначалась Ирине.

Я из последних сил крутанулся на земле и ткнул кулаком в сторону тяжелого, давящего на меня мрака. Тем местом, где, по моим смутным ощущениям, должна была находиться игла.

Мрак взревел и обрушил вселенную мне на голову.

Уже не понимая, наяву или на том свете, но я из последних сил все-таки пальцами надавил…

На поршень.

Эпилог

Трудно быть богом.

С гением братьев-фантастов здесь не поспоришь. Им виднее. Хотя бы потому, что кто, если не бог, поцеловал их в темечко, даруя гениальность мысли и буйство воображения? Они просто ближе к богу. Так, во всяком случае, сказали бы буддисты.

С более высокого холма и видно дальше.

Но иногда коварной змейкой просачивается в сознание крамольная мысль – а что, простым человеком быть легче? Тому, кто не на холме. Кто на равнине. Бог, по крайней мере, бессмертен. И не страдает от болезней или капризов стихии. Потому как сам ими и управляет.

А человек страдает.

Кто напрягается больше – слон, поднимающий хоботом тяжеленное бревно, или муравей, который тащит соломинку в десять раз тяжелее собственного веса? Чтобы ответить УБЕДИТЕЛЬНО, нужно самому быть или слоном, или муравьем. Чтобы ответить ПРАВИЛЬНО, нужно быть богом, как это ни трудно.

А если ты просто человек?

Кому отдать свои симпатии – муравью или слону? На чью сторону встать?

Проще всего, конечно, игнорировать эту дилемму, потому как нет у человека полномочий на истинность. Не бог он, извините. А выбор в данном конкретном случае заведомо будет неверным. Или с точки зрения стаи слонов, или с точки зрения муравейника.

А если выбор делать необходимо? Жизненно необходимо.

Что делать?

Остается одно – ошибаться!

И человек заведомо идет на ошибку. Сознательно! Он знает об этой опасности и использует при этом целый арсенал самоубеждения – мораль, опыт, религию, общественное мнение, моду наконец.

Кто знает, в какую сторону покатится шарик с пригорка?

Никто, кроме ветра, порыв которого в определенную сторону горизонта станет решающим.

Только в ветре нет разума. Это просто стихийный поток воздуха, зависящий от малоизученных атмосферных явлений. Общественное мнение и мода тоже есть суть явления неодушевленные. Хотя и зависят от реакции разумных существ. Ведь нас можно назвать разумными? Можно, наверное, хотя иногда и с трудом.

И получается очередное ФАТАЛЬНОЕ КОЛЕСО, неподвластный человеку заколдованный круг: люди своими ошибками, полуошибками, заблуждениями и редкими попаданиями в истину формируют духовную среду вокруг себя, а среда влияет на поступки людей, которые этими своими поступками, словно микроскопическими толчками, вновь видоизменяют атмосферу собственного окружения. Это при условии, что некоторые поступки отдельных людей совершаются, что называется, не в мейнстриме, не в системе, вразрез правилам, закономерностям и традициям, которые установились в данный момент истории человеческой цивилизации.