Виктор Сиголаев - Фатальное колесо. Дважды в одну реку

Как говорится, вновь почувствуйте разницу.

А вот интересно, не здесь ли Кощеевой иглой упрятана первопричина пресловутого европейского благополучия? Задел культа всепоглощающего конформизма? В скорлупе уникальной по своей природе приспособляемости! В способности обыграть себе на пользу любые, пусть даже чудовищные, обстоятельства? Которые при известном отсутствии излишков морали могут на поверку оказаться не такими уж и страшными. А порой даже и полезными. В качестве примера достаточно вспомнить лязг крупповских подков на булыжниках Монмартра или гильотину, как величайшее и очень полезное (для усталых палачей) изобретение западной цивилизации.

А ведь это, на секундочку, не так уж и просто – столь насиловать свою природу!

Куда нам, бесхитростным и наивным славянам! С нашей прямолинейностью и твердолобостью. С нашим максимализмом и отчаянной тягой к вселенской справедливости. С таким неудобным багажом уж точно не угнаться за мелькающими вдали всполохами истинной культуры и цивилизованной демократии. Так и будем прозябать в дикости да варварстве.

Вечно.

По крайней мере, свидомый европеец именно так и считает.

И… знаете что?

Наверное, я все-таки не так уж и сильно обожаю иностранцев…

– Ну, чего здесь непонятного: берешь и пишешь. – Я с чувством глубокого удовлетворения наблюдаю, как евроулыбка постепенно теряет эталонные миллиметры и начинает отдавать кислятинкой. – Автограф. Ав-тог-раф! Что по-нашему, что по-вашему – одно… чертственно! Смотри: карандаш! Суешь в рот, потому как чернильный. Слюнявишь и пишешь что-нибудь здесь, на открытке с Чебурашкой. Чего? Да никакой это не «сина монстр». Это Чебурашка. Друг крокодила. Нет! Крокодил тоже добрый. Да при чем здесь вообще это? Слюнявь давай!..

Встреча с французскими моряками в разгаре.

Белоснежными стайками легкомысленные путешественники слетают по трапу на берег и тут же попадают в цепкие лапы социалистической детворы. Кто-то жаждет просто поручкаться с невиданными гостями, кто-то – сделать незабываемое, хотя и черно-белое фото старенькой «Сменой», а кто-то уже и прозрачно намекает, что, мол, не прочь и пожевать чего-нибудь французского. Ну, может быть, жвачки какой-нибудь…

Тьфу! Простых намеков не понимают.

Некоторые особо шустрые представители мелочи пузатой уже даже красуются на руках у опешивших гостей, которые толком и не поняли – как такое могло произойти? Пачкая липкими от конфет ручонками белоснежные плечи, апологеты международной дружбы высокомерно поглядывают на оцепеневших от восторга мамаш и менее удачливых сверстников.

А есть и интеллектуалы вроде меня. Любители автографов. Причем таких баранов нежданно оказалось здесь не так уже и мало. И что любопытно – их ареал обитания упорно концентрировался исключительно вблизи темнокожих представителей Пятой республики, словно ценность эпистолярных приобретений должна была резко возрасти в зависимости от степени пигментации кожного покрова объекта.

– Вот. Правильно. Хотя… Стой-стой! Ничего не правильно! Что это за закорючка? Чего так мало-то? Ты мне еще три такие закорючки нарисуй. Три! Смотри: сколько пальцев? Вот столько и нарисуй! Давай, слюнявь карандаш…

Разумеется, эта детская идиллия и аттракцион невиданной дружбы – лишь для непосвященных. Внешняя картинка. Коллаж для передовицы. На самом деле трудятся тут и взрослые дяди. И тети.

Наши со смежниками работают довольно плотно. Я бы сказал – сверх меры. Хоть и не без изящества. Достаточно присмотреться: органично шатающиеся по пирсу влюбленные парочки, снующие тут и там работяги в излишне чистой робе, старушки-голубятницы с цепким взглядом да рыболовы-оптимисты, тыкающие удочками чуть ли не под трап французского судна. И каждый со своей долей артистизма. Некоторым даже хочется крикнуть: «Верю!»

Неподалеку Ирина, обвешанная афишками с видами достопримечательностей, купается в потоках грассирующих комплиментов и делает вид, что ей это жутко нравится. Правда, отметившись короткой дежурной фразой, французы, как те собачьи особи мужского пола, бегут дальше впопыхах столбить неизведанную территорию. А вот на экскурсии не рвутся, хоть плачь, несмотря на миловидность местного гида.

Чуть дольше задержались лишь два каких-то французских лузера: очкарик один, длинный и сутулый, словно вопросительный знак, и другой фрик – мелкий, толстый и неопрятный пузырь, больше похожий на араба, чем на гордого поедателя лягушек. Галдели, размахивали руками, особенно толстячок, непонятно чего хотели. Желали странного, по определению братьев Стругацких.