Кир Булычев: Любимец

Их бассейн начинается сразу за невысокой живой оградой, разделяющей наши участки. Она уселась на край бассейна, окунула в него пятку и сразу поджала ногу – не ожидала, видно, что вода такая холодная! Откуда она приехала, если не знает, что у нас в начале мая еще не купаются?

Думая так, я разглядывал ее, и девушка это заметила, кинула в мою сторону острый быстрый взгляд и отвернулась, словно только что смотрела не на меня, а на муху.

– Привет! – сказал я. – С приездом.

– Ax! – тихонько воскликнула она. И подняла левый локоть, чтобы скрыть от меня очертания полной груди.

– Вы надолго сюда? – спросил я, делая вид, что не заметил жеста.

– Мы здесь будем жить. – Ее тяжелые волосы падали на белые плечи.

– Меня Тимом зовут, – сказал я, поднимаясь. Мне хотелось, чтобы она увидела, как я сложен. Недаром я пробегаю стометровку за двенадцать секунд.

– Очень приятно, – ответила она с улыбкой, но не назвала себя.

Но тут же – о, ирония судьбы! – от дома послышался голос:

– Инна! Инночка, ты где? Скорей беги ко мне.

– Вот видишь, – сказала Инна, – мы и познакомились.

Она грациозно выпрямилась и побежала к дому. Мне очень понравились ее спина и ноги – у нее были длинные, прямые ноги с крепкими округлыми икрами.

На бегу она обернулась и помахала мне рукой.

Знакомство состоялось.

Я рассказал о ней Вику – цинику двадцати с лишним несчитаных лет, кудрявому, голубоглазому, породистому.

Вик – корыстный, наглый парень, я знаю ему цену, но дружу с детства.

– Да видел я ее, – отмахнулся Вик в ответ на мои похвалы в адрес Инны. – Ты редко бываешь в свете, сидишь сиднем дома, ни на выставке тебя не увидишь, ни в парке. Так что первое же смазливое личико в пределах твоего зоркого взгляда – и ты готов!

– Я мечтаю о ней, – сказал я хрипло, чем вызвал вспышку хохота у моего друга.

– Ромео! – повторял он. – Ромео с голым задом!

Я хотел было врезать ему за слова, которые болью отозвались в моем оцарапанном сердце, но Вик увернулся. Я с трудом догнал его у самых ворот, повалил на траву и заломил руку за спину.

– Сдавайся! – прорычал я. – Не то растерзаю!

Тут, как назло, домой вернулась госпожа Яйблочко.

– Как дети! – закричала она, вываливаясь из флаера. – Сейчас же прекратите, уши оторву! Земля же холодная!

Она кинулась за нами, но куда ей догнать двух молодых людей.

– Ну ладно, ладно, – крикнула она нам вслед. – Я пошла готовить ужин, слышишь, Тимошка?

Она отлично знает, что я ненавижу это собачье имя. Я сделал вид, что не слышу.

Мы отбежали с Виком к старой трансформаторной будке.

Когда-то еще мальчишкой я любил прятаться здесь и воображать, что я подкрадываюсь к неуязвимому дракону в джунглях Эвридики… Я вырос, джунгли вырубили, дракона держат в зоопарке, а трансформаторная будка так и стоит, сто лет никому ненужная…

– Сегодня третью серию будут показывать, – сказал Вик.

– Если у нее есть сестра, – сказал я, – ты с ней тоже можешь познакомиться.

– Больно ты шустрый, – ухмыльнулся мой друг. – Ты уверен, что тебе разрешат с ней общаться?

– Я никого не намерен спрашивать.

– Ай-ай-ай, какие мы смелые!

– Тимофей! Тимоша! – Яйблочко звала меня самым ласковым из своего набора голосов. – Кушать, кушаньки, беги сюда, мой мальчик!

– С ума сойти! – засмеялся Вик. – Она намерена кормить тебя грудью до тридцати лет.

Тут я стукнул его кулаком по затылку, чуть голова не отвалилась. Он ахнул и примолк.

А я пошел домой вовсе не потому, что послушался Яйблочку, а боялся, что, если уж очень разозлю ее, она не допустит меня вечером к телевизору.

– Ноги вытер? – спросила Яйблочко, когда я вошел в дом.

Я не стал отвечать, а продолжил путь на кухню.

Яйблочко восседала за столом, перед ней стояла емкость с пойлом – ей доктор прописал. На моей тарелке лежал кусок трески, посыпанный зеленью. Редкое по нашим временам лакомство.

Прежде чем приняться за обед, я подошел к окну и поглядел в него – окно выходило к дому Инны. Но самой девушки не было видно.

После обеда мы отдыхали, а потом Яйблочко повела меня гулять.

Я не люблю эти почти ритуальные прогулки – Яйблочко не та спутница, которую человек выбирает по доброй воле. Но я ее не выбирал.

В тот день, идя рядом с ней, я впервые глубоко задумался о несправедливости судьбы. Ведь каждый из нас таков, каким он родился, каким его воспитали. Я предпочел бы иную судьбу, пускай не такую надежную и сытую, пускай полную лишений и опасностей, как у бродяг и охотников. Впрочем, я их никогда не видел.