Кир Булычев - Любимец

– Кто здесь уже был? – спросил Хенрик. – Не бойтесь, шаг вперед. Я драться не буду. Я и без вас знаю, что вы все беглые.

Ирка и еще человек пять шагнули вперед.

– Вы работу знаете, – сказал он. – Вам и быть бригадирами. А потом разберемся. У нас сейчас работы много, не управляемся. Кто норму сделает, получит лишнюю пайку, мы не жадные. Кто будет волынить, пеняйте на себя. Поголодаете… как сегодня! – Он засмеялся вновь, видно, уже знал, что у нас приключилось.

Когда мы проходили мимо него, он легонько дернул бичом, ожег меня по ноге и спросил:

– Это ты, красавчик, котлы опрокидываешь?

Он спросил без злобы, и во мне тоже не было зла, и я сказал:

– Я нечаянно.

– Ты у меня в бригаде будешь, – сказала рыжая Ирка. – Нас, я думаю, на перегрузке будут держать. На забой не возьмут – слишком сложная работа, понял?

– Нет.

– Я так и думала, что нет.

Мы спустились еще на этаж ниже. Под потолком горели яркие лампы, но от этого подвал был еще более неприглядным. Стены его были до половины испачканы бурыми пятнами и полосами, пол был покрыт бурой жижей. Через весь сводчатый зал тянулся широкий транспортер, грязный, старый, даже порванный и неаккуратно скрепленный в некоторых местах. В тот момент, когда мы, числом с полдюжины, вошли в зал, навстречу нам поднимались люди из предыдущей смены. Они были также измазаны, как и все в том зале, их шатало от усталости, а одного из сменщиков, невысокого молодого человека, одетого, как и все мы, в мешковину, вдруг вырвало чуть ли не нам под ноги. Он корчился, отвернувшись к стене, но никто не обращал внимания, а когда пришедший с нами жирный раскоряка с одутловатым лицом начал было материться, Ирка прикрикнула на него:

– Заткнись, не знаешь – не лезь.

В подвале царил тяжкий запах страха и смерти – я не мог объяснить, из чего он складывался…

Транспортер уходил и соседнее, не видное мне помещение, отделенное от нашего подвала резиновой занавеской. Оттуда доносился глухой шум– редкие удары, тонкий крик, ругань, возня, снова удары… будто там кипел бой.

По обе стороны транспортера стояли два могучих мужика, единственной одеждой которых были кожаные, вымазанные чем-то бурым передники, а в руках они держали металлические дубинки.

Вся эта обстановка подействовала на меня удручающе. Лишь одно желание руководило мной – удрать. Я с трудом проглотил слюну и спросил Ирку:

– Что здесь?

– Увидишь, – коротко сказала она, подходя к груде резиновых фартуков, лежавших на столе у транспортера, беря и завязывая его сзади.

– Мне тоже? Он же грязный.

– А ты думал, теперь всегда чистым будешь?

Мне показалось, что Ирка тоже боится, но не смеет признаться мне в своей слабости. Она же бригадир и старожил к тому же.

– Что надо делать?

– Фартук надень, а то себя не узнаешь.

Я подчинился ей, как уже привыкал подчиняться. Она завязала мне фартук на спине – запах смерти и мучений был теперь близок, я как бы закутался в смерть.

По виду других моих спутников я понял, что они испытывали такие же, как я, отвратительные чувства.

И вдруг транспортер дернулся и со скрипом двинулся в нашу сторону. Мужики у резинового занавеса подняли дубинки – они были наготове…

И тут… неожиданно!

Раздвинув своим весом занавес, на транспортере закрутился серый метровый червяк – ничего подобного мне видеть еще не приходилось. Он был страшен и, наверное, ядовит. Я не знал, как он попал в наш подвал, и рванулся было бежать, но тут увидел, что мужики ждали его появления, потому что один из них, примерившись, ловко ударил металлической дубинкой червяка по голове, и он, дернувшись, замер.

Пока червяк медленно плыл на транспортере, я успел разглядеть его.

Убитое существо более всего напоминало громадную метровую гусеницу, покрытую серой шерстью и снабженную сотнями маленьких ножек. Некоторые из ножек еще дергались. Голова гусеницы была относительно велика, глаза – выпученные, как у стрекозы… Я бы и далее с отвращением рассматривал это животное, но тут резиновый занавес раздался снова, и появилось сразу несколько таких существ, на этот раз мертвых.

Как только гусеница доехала до конца транспортера, Ирка приказала:

– Хватай! Тимка – за голову. Жирный – за хвост, а ну!

Сама она толкнула широкую плоскую тележку на низких колесах таким образом, чтобы она оказалась у конца транспортера. И тогда, частично от собственного веса, а частично от наших с Жирным усилий, тело гусеницы кулем свалилось на тележку.